На такую мелочь Рыбкин не обратил внимания, а поэтому беседа между ними проходила оживленно.
— Против того, что менты схватили меня и моего друга в доме Арканова, у меня возражений нет. Действительно, мы проникли в дом Арканова, но только не для кражи его вещей, — снова удивил вор следователя своим ответом.
— А для чего же тогда?
— Мы хотели посмотреть на себя в путевом доме во весь рост в большом зеркале.
Поняв, что вор решил перед ним разыграть комедию, Кладченко подыграл ему:
— Конечно, вам интересно было созерцать себя на тех пустых сумках-баржах, которые вы притащили с собой в дом.
Напоминание Кладченко о сумках было неприятно Рыбкину, что отразилось на его скривившемся в недовольной гримасе лице, но он быстро нашелся:
— Я бы на вашем месте об них сумках не говорил. Они не наши! Как попали в дом и оказались рядом с нами в момент задержания? А я не знаю! Может, нам подсунули их менты в качество довеска?
Кладченко был знаком с такой категорией воров, которые, попав в безвыходную для себя ситуацию, начинали любыми путями выводить следователя из равновесия то своим непониманием очевидного, то глупыми ответами. Когда они добивались того, что следователь готов был выйти из себя, начинал грубить, оскорблять их, тогда они становились в позу, возмущаясь его бестактностью и грубостью. Тогда личностные отношения между следователем и подследственным выходили на первый план, а главная тема — выяснение обстоятельств преступления — отступала на второй план.
Кладченко уже давно прошел через такую ошибочную тактику поведения и сделал для себя надлежащий вывод.
— Сергей Захарович, вы что, шутить со мной изволите? — вкрадчиво, с прищуром в глазах, спокойно поинтересовался он.
— Почему вы так плохо обо мне думаете? — как бы обидевшись, спросил Окунь.
— Вы отрицаете, что имели намерение ограбить дом Арканова?
— Конечно, отрицаю!
— Адидасовские сумки, обнаруженные нами у разбитого окна в доме, тоже вам не принадлежат?
— Я уже говорил: они не наши.
— Хозяин дома заявил, что они не принадлежат ему. Тогда позволь мне поинтересоваться, чьи же это сумки?
— Кому они принадлежат, мне до лампочки, только я утверждаю, что они не мои и не моего друга.
— Хорошо! Пускай будет так. Тогда ответь мне, как вам удалось отключить сторожей и куда вы дели похищенные у них пистолеты?
Если Окунь счел возможным отрицать очевидные факты, то вешать себе на шею преступление, которое он не совершал, было для него кощунством.
