В отличие от Бунина и Зинаиды Гиппиус, которые живописали большевистские кошмары, Алданов в своей книге «Армагеддон» (1918), как истинный ученый, препарировал и анализировал большевизм и его идеи. «Загадка русской революции» не являлась для Алданова тайной: он видел ее истоки и понимал сущность новых вождей. Как гуманист Алданов не мог принять режим, опирающийся на насилие и террор и стремящийся установить тотальный контроль над умами и душами людей. Разбирая причины не только русской, но и всех прочих революций, Алданов пришел к выводу, что все они «наводят на скорбные мысли»: «любая шайка может, при случайно благоприятной обстановке, захватить государственную власть и годами ее удерживать при помощи террора, без всякой идеи, с очень небольшой численно опорой в народных массах; позднее профессора подыскивают этому глубокие социологические основания».
Крамольная книга «Армагеддон» была уничтожена. Политическая борьба с большевиками была обречена на провал, и Алданову пришлось покинуть Россию. В марте 1919 года он эмигрировал. Жил то в Берлине, то в Париже. В одном из очерков написал: «Эмиграция – не бегство и, конечно, не преступление. Эмиграция – несчастье».
Первая книга в эмиграции – «Ленин» (1919), которая выдержала несколько изданий. О своем антигерое Алданов, спустя почти сорок лет сказал: «Я его ненавижу, как ненавидел всю жизнь… Того же, что он был выдающийся человек, никогда не отрицал». То есть гений и злодей в одном флаконе. В эмиграции Алданов окончательно сформировался как писатель исторической темы. Тема революционных потрясений – сквозная для всего его творчества.
Литературный успех пришел к Алданову с повестью о последних днях Наполеона «Святая Елена, маленький остров» (1923). Этот успех был закреплен трилогией «Мыслитель» (романы «Девятое Термидора», «Чертов мост», «Заговор»). Затем последовали исторические романы «Ключ», «Бегство», «Пещера». В исторических персонажах Алданова многие читатели искали современных аналогий, и писателю пришлось объясняться: «Я не историк, однако извращением исторических фигур нельзя заниматься и романисту. Питта я писал с Питта, Талейрана – с Талейрана и никаких аналогий не выдумывал. Некоторые страницы исторического романа могут казаться отзвуком недавних событий. Но писатель не несет ответственности за повторения и длинноты истории».
Примечательно, что у читающей русской эмиграции Алданов стоял даже выше, чем Бунин и Набоков. Алданов мог бы расширить свою читательскую аудиторию, если бы перешел на какой-нибудь иностранный язык, но он не захотел этого делать и писал только по-русски. Бунин несколько раз выдвигал Алданова на Нобелевскую премию, но, увы, Марк Александрович так ее и не получил, хотя что это меняет для писателя? Как отмечал Георгий Иванов, Аданова «давно чтут» и «заранее» ему верят. Верили и верят, и чтут за историческую точность. В его книгах нет никакого исторического домысливания, одна чистая историческая правда. Каждый алдановский портрет исключительно достоверен и, говоря словами историка Кизеветтера, мог бы быть помечен: «с подлинным верно». Хотя сам Алданов заметил: «Биографиям доверять вообще не надо, это самый лживый род литературы». Но это признание он сделал от невозможности быть абсолютно точным.
