— А вот и наша Алиса! — приветливо закричал Андрюшка. — Слушай, Гришечкина, тебя в понедельник в обед не было, а мы тут собрание провели и решили организовать кассу взаимопомощи. Каждый сдает по тысяче, а потом, когда подойдет его очередь, может взять сразу приличную сумму. Ты будешь сдавать? Да ты не бойся, — видя мое замешательство, обнадежил меня коллега. — Я взял дело в свои руки. Написал списки, проставил дату, когда кто сдал, и даже время и подпись сдававшего, чтобы потом не было недоразумений.
И солидно добавил:
— Деньги, они точность любят…
Вот оно! Теперь я могу выяснить, кто отсутствовал во время обеденного перерыва в редакции и, следовательно, кого из наших нужно подозревать в убийстве Кругловой, помимо певца Таганского. Выложу про всех Оганезовой, а она уж пусть разбирается.
— А ну-ка покажи, где у тебя списки сдававших? — подсела я к Андрюшкиному столу, прикрываясь платочком.
Коллега достал ученическую тетрадку в клеточку и раскрыл ее на первой странице.
— Вот, полюбуйся, — с гордостью произнес он, показывая на список всего нашего отдела.
Напротив каждой фамилии я, к своему глубокому облегчению, увидела одну и ту же дату и даже одно и то же время. Все, как один, сотрудники отдела новостей сдали деньги в обеденный перерыв, как раз в то самое время, когда в «Ашане» душили Круглову.
Сама идея кассы взаимопомощи мне понравилась, и я хотела уже сказать, что как только разбогатею, так сразу и вступлю в ряды пайщиков, но тут подала голос Ленка. Синицына окатила меня с головы до ног ненавидящим взглядом, особенно задержавшись на моем новом платье, и, поджав губы, процедила, переходя на «вы»:
— Диваны, значит, покупаете…
Отпираться было бесполезно, ведь Наташка уже все выболтала.
— Ну да, покупаю, — прохрипела я, утирая набежавшие на глаза слезы. Очень хотелось чихнуть, и я, сморщившись, смотрела сквозь прищуренные ресницы на лампочку, стимулируя чихательный порыв.
Ленка повернулась к Андрею и ехидно сообщила:
— Они не будут вступать в кассу взаимопомощи, они себе диваны покупают.
В отделе повисла неловкая пауза, во время которой я наконец-то чихнула, Андюшка засунул обратно в стол свою тетрадку, а Синицына так и не оторвала от меня презрительных глаз.
— Болеете, значит, — ехидно осведомилась бывшая лучшая подруга.
— Болею, — пожаловалась я.
Ленка вложила в голос всю желчь, которую копила с того самого момента, как узнала, что какая-то гадина увела у нее из-под носа диван, и сразила меня наповал каверзным вопросом:
