Но Наталья девушка отчаянная и потому съезжать не торопится, а чтобы сподручнее было отбиваться от подвыпивших родственников своего отчима, сдала мне половину комнаты, начиная от шкафа и до правого окна включительно. Денег подруга с меня не берет, но требует оплачивать коммунальные услуги и электричество. А если учесть, что свет горит у нас сутки напролет, счета достигают поистине астрономических размеров и порой сопоставимы с оплатой снимаемой однушки где-нибудь у Кремлевской стены. Но на Чистиках жить весело и позитивно. По-богемному. Как в каком-нибудь Вудстоке. Вот я и не ропщу.
* * *
Когда я открыла дверь и ввалилась в квартиру, переламываясь пополам под тяжестью сумок, мне сразу же бросился в глаза некоторый беспорядок, царивший в коридоре. Прямо на меня, расставив руки в стороны и высунув от удовольствия язык, несся на роликах малолетний пацан. На моих, замечу, роликах. Фирмы, между прочим, «Саломон». Эти ролики я купила в прошлом году, чтобы красиво кататься в парке Горького, да все как-то руки не доходили. Вернее, ноги.
И поэтому мои парадные «Саломоны», дорогущие, как три самолета, хранились в коробке под вешалкой, на которой висела шуба в чехле. Пусть не норковая, а из щипаного бобра, но тоже ведь вещь! А теперь на вешалке болтался только чехол, зато в шубе разгуливала какая-то соплюшка лет восьми. Длинные бобровые полы волочились за ней по полу, и девчонка все время наступала на них каблуками моих зимних сапог. Эти сапоги тоже хранились в коробке под вешалкой, потому что в Наташкиной комнате катастрофически не хватает места — все завалено книгами.
Надо сказать, что есть у нас одна проблема — подруга все время покупает книжки, самые разные. Зачитанные до дыр книжки с развалов, где все по тридцать рублей, и из «Библио-глобуса», где цены начинаются от сотни. Пахнущие вкусной типографской краской и отвратительным застарелым табаком, они, эти самые книжки, присутствуют везде. Стоят на полках, лежат стопками на полу, громоздятся на подоконниках, благо их в комнате целых два.
Когда подруга рассказала мне историю своей квартиры и я в первый раз услышала про студента-отличника Леву Каца, то сразу поняла, откуда у Оганезовой очки и страсть к неумеренному поглощению художественной литературы. Вот из-за них-то, из-за этих самых книжек, мне и приходится хранить некоторые свои вещи в коридоре, подвергая их опасности быть испорченными. С прежней сменой гастарбайтеров я худо-бедно достигла договоренности, добившись того, чтобы родственники Богдана Осиповича строго-настрого наказали своим детишкам не трогать чужие вещи. Детишки и не трогали. Старшенький, Дорин, все время играл в наперстки на нашем кухонном столе, оттачивая мастерство престидижитатора. Младшенький, Раду, притаскивал с Казанского вокзала каких-то девиц и каждый раз объявлял всей квартире, что хочет на них жениться. А вот с новым заездом молдавских строителей переговорить я еще не успела и теперь пожинала плоды легкомыслия.
