— Ладно… — произнес примирительно, щадя самолюбие молодого офицера, в общем-то неплохого парня. Но тот продолжал глядеть отчужденно и осуждающе, и Лухманов миролюбиво сказал: — По-моему, самая большая глупость на войне — считать врагов болванами.
— Что такое есть «болванами»? — переспросил по привычке Митчелл, услышав незнакомое слово.
И Лухманов, боясь, что лейтенант не поймет и обидится, ответил:
— Когда доберемся до нашего порта, там объясню… Ну а если конвой не дойдет — тогда, пожалуй, сами обо всем догадаетесь.
— Конвой дойдет! — запальчиво отчеканил офицер. — Его охраняет британская эскадра, она способна отразить атаки любого германского соединения кораблей!
Когда он употреблял военно-морские термины, то говорил почти без акцента: видимо, эту область русского языка выучил наиболее прилежно и полно.
— Что ж, будем надеяться… Ваши личные добрые побуждения у меня не вызывают сомнений, дорогой лейтенант. Честное слово!
Митчелл покраснел и потянулся за сигаретой.
Ветер с океана посвежел, и туман временами то рвался на части, то сжимался, как непроваренная каша, в дымные груды, между которыми тогда появлялись просветы и плесы голой воды. Взору открывались в такие минуты то мокрый скалистый берег, то боны, то низкие корпуса загруженных до предела судов. Где-то между этими судами раздавался усиленный мегафоном голос командира порта.
Лухманов неторопливо прошелся по теплоходу. Моряки поглядывали на него вопросительно, однако ни о чем не расспрашивали. Только за иллюминатором красного уголка на средней палубе Семячкин возбужденно кому-то доказывал:
— Выходит, не сбрехал боцман с «Эль Капитана»: завтра ж двадцать седьмое!
«Все думают об одном и том же, — вздохнул капитан, — все хотят поскорее в море. Неужели долгожданный срок наконец-то настал? Жаль только, что тайна выхода конвоя соблюдается из рук вон плохо. Милый, наивный Митчелл! Ты не знаешь, что такое война, не подозреваешь, что разглашенный секрет может свести на нет усилия английской эскадры. Только час выхода — и у немцев готовы расчеты атак, потому что курсы конвоя повторяют тот путь, которым следовали союзные транспорты и в мае, и в апреле, и в марте… А на этом пути уже потоплено немало судов».
В коридоре ему повстречался доктор, неуверенно поинтересовался:
— Может, подготовить кают-компанию для лазарета? На всякий случай…
— Да, пожалуй, — разрешил капитан.
Доктор больше всех на «Кузбассе» маялся от безделья. Экипаж составляли здоровые, крепкие люди, за медицинской помощью они обращались нечасто, да и то больше по пустякам. Разве что Савва Иванович иногда заходил, просил снотворного: старые болячки не давали ему уснуть. А может, то были и не болячки, а просто тяжкие думы: сон на «Кузбассе» не шел по ночам не к нему одному… Доктор, обрадовавшись пациенту, заставлял помполита раздеться, начинал его тщательно ощупывать и массировать, и Савва Иванович кряхтел то ли от боли, то ли от неловкости своего положения.
