Может быть, поэтому, едва вблизи послышался стук мотора, все торопливо объявились на палубе. Из тумана, почти из-под кормового среза «Кузбасса», появился на малых оборотах катер. Перед его маленькой рубкой стоял человек в дождевике и морской фуражке. Заметив на палубе теплохода матросов, он приветственно помахал рукой, затем, не сдержавшись, схватил мегафон и, смеясь, с трудом выговаривая русские слова, прокричал:
— Рашэн, домой! Скоро ви целовать свои жентшины!
Он хохотал, довольный своим откровением… Вышел из каюты Лухманов, остановился у фальшборта рядом с Митчеллом.
— Командир Рейкьявикского порта, — пояснил тот, кивнув на катер. И тут же смутился: командир порта явно был пьян.
Лухманов постарался не заметить, как нахмурился лейтенант. О чем английский офицер в эту минуту подумал, кто знает… Быть может, о том, что война обесценила привычные понятия о морских правилах и обычаях и многие позволяли себе нарушать и общий порядок, и дисциплину, и вековые традиции флота. Разве в иное время командир порта показался бы на рейде в подобном виде? Теперь же такое с ним случалось довольно часто. Обходя фиорд, он любил подниматься на палубы транспортов, особенно английских, пользовался гостеприимством кают-компаний и нередко после посещения трех-четырех судов едва держался на ногах. Тогда портовый катер торопливо направлялся к причалу китобойцев, где командира порта ожидала машина, либо следовал морем в Рейкьявик, если позволяла погода.
Правда, в случае надобности он умел проявлять и решительность. Так произошло, например, когда на «Трубэдуэ» взбунтовались матросы. Экипаж транспорта на три четверти состоял из уголовников и каторжников семнадцати национальностей, многие из этих бродяг подписали контракт на рейс прямо в тюремных камерах — так американцы восполняли нехватку людей в торговом флоте. Еще в Нью-Йорке кто-то затопил судовой погреб боеприпасов, и тихоходная лайба почти в шесть тысяч тонн, успевшая за двадцать два года плаваний поносить бельгийский, итальянский, американский флаги, едва не осталась с грузом в Америке — теперь уже под флагом норвежским. Тогда же офицерам военной команды, обслуживавшей на «Трубэдуэ» артиллерийские установки, выдали кольты и разрешили их применять в случае неповиновения.
В Хвал-фиорде бродяги с этого транспорта возмущались тем, что в Акранесе запрещено спиртное, что нет общедоступных женщин. Когда же они узнали, что в советских портах, как и в Исландии, нет публичных домов, то с издевкой заявили, что пятьсот долларов в месяц плюс надбавка за опасность — слишком ничтожная плата за такую постную жизнь. И, в конце концов, отказались идти в Россию и служить на судне вообще.
