После обеда, как правило, задерживались на часок: командиры — в кают-компании, матросы — в красном уголке. После сводок Информбюро говорить не хотелось. Мыслями уносились в те края, где гремели бои, где стонала в неволе родная земля. О чем говорить, если не можешь помочь ей? Как заглушить в себе невольное чувство вины от мысли, что ты, здоровый и сильный мужчина, томишься от безделья в сытости и тепле в такое трудное для Родины время? Торчишь в безопасности с трюмами, полными важных грузов, лишь потому, что в океане можно встретить врага? Молчали в нерадостных думах, смалили до тошноты одну за другой сигареты. Об адмиралтействе вспоминали в сердцах, словами не для нежного слуха. Боцман как-то не вытерпел и, повстречав на палубе Митчелла, с ехидцей спросил:
— Что ж это ваше адмиралтейство так долго чешется?
— Что такое есть «чешется»? — с любопытством переспросил лейтенант и торопливо полез в карман за блокнотом, куда заносил незнакомые русские выражения.
Боцман не ответил, только махнул рукой.
Матросы, случалось, высказывались и откровеннее. Особенно не стеснялся Семячкин.
— Вот придем в Мурманск, и подамся я добровольцем на фронт, фрицев бить, — признался он как-то во время политинформации. — Надоело бока в каюте отлеживать.
— Ладно, кончай травлю! — оборвал его Савва Иванович. — Если понадобишься на фронте — позовут. А пока свое дело делай… Разве вы забыли, какой груз у нас в трюмах? И что мы выполняем задание Родины?
— Выполняем… — хмыкнул рулевой. — Я тут, товарищ помполит, подсчитал на бумажке: ежели корабли, что стоят на рейде, сдать на металлолом, можно четыре танковых колонны построить, точно. Все ж больше пользы…
— Ну и трепло ты, Семячкин! — не на шутку рассердился Савва Иванович. — Когда наступит срок — выйдем в океан, не задержимся. На то, чтобы решать, есть адмиралы.
— Какие, английские? — не остался в долгу рулевой.
Эх, будь воля Саввы Ивановича, он попросту дал бы шлепка этому докучливому мальчишке. Ан нет, не имеет права: должен все объяснить. А что объяснять, если сам он толком ничего не знает, не понимает медлительности адмиралтейства? Потому и злится на матроса: разве он сам, помполит, не думает каждый день о том же?
В кают-компании обмолвился было о чересчур затянувшейся стоянке судов, и Митчелл тут же насупился.
— Вы не моряк, господин комиссар, и в вопросах военно-морского искусства… Война — это есть точный расчет сил и времени.
— Ох, кабы это не оказалось как раз по моей части, по политической… — вздохнул Савва Иванович.
