Ветер, безжалостно бьющий в лицо, трепал волосы, холодом жег обнаженные плечи. Мишель запоздало отругала себя за то, что даже шали не догадалась захватить. И если днем, когда припекало солнце, бывало даже жарко, то ночи на юге Анделианы все еще оставались прохладными.
Она убеждала себя не делать этого и все равно, прежде чем ухватиться за кованые узоры ворот, оглянулась на темную громаду Блэкстоуна, будто вобравшего в себя страхи и боль всех тех, кто жил в нем, ныне и прежде, долгие десятилетия.
Его хозяев. Его рабов.
Мелькнула мысль, быть может, абсурдная, что каждый, кто попадает сюда, становится узником. Узником этого жуткого, отвратительного места.
– Но только не я! – шепотом заявила в пустоту беглянка и, подтянувшись, стала взбираться наверх.
Предвкушение свободы пьянило и будоражило, заставляло дыхание сбиваться на хрип, ладони – потеть. Отчего те так и норовили соскользнуть с очередного серого завитка, и тогда сердце Мишель замирало. А потом, когда она снова с упрямством сжимала холодный металл, принималось бешено колотиться. Чем выше она взбиралась, тем сильнее кружилась голова, и перед глазами все пускалось в безумную круговерть.
Мишель как могла старалась унять рвущуюся наружу радость, напоминая себе, что впереди самое сложное – пробраться через лес, минуя кипарисовые болота, и не увязнуть в одном из них, превратившись в чей-то вкусный десерт.
Средняя Беланже мало чего боялась в жизни, но от одного лишь вида аллигатора, неспешно выбирающегося из воды, могла запросто лишиться чувств.
Она благополучно перелезла через высокие кованые ворота. Порадовалась очередной своей, пусть и крошечной, победе и, не теряя времени, бросилась к перекрестью дороги… чтобы замереть на нем как вкопанной. Вдали темной точкой обозначилась повозка, и в ночную тишь ворвалась дробь лошадиных копыт.
Мишель попала в ловушку ужаса, еще более сильного, чем тот, который мог бы вызвать аллигатор, неожиданно выползший из кустов и раскрывший в паре дюймов от нее свою гигантскую пасть. Этот панический страх парализовал не только мысли, но и тело. Драгоценные мгновения были безвозвратно утеряны. Слишком поздно беглянка сбросила оцепенение, слишком поздно побежала в противоположном повозке направлении.
Понимала, что ее заметили – об этом свидетельствовали предупреждающие крики и яростная брань, – и тем не менее не могла остановиться, надеялась еще хотя бы несколько секунд побыть свободной.
Но ее лишили и этого. Спрыгнув с еще не успевшей притормозить коляски, Гален схватил беглянку в охапку. Злые слезы бессилия брызнули из карих глаз.
