Ему всегда нравились покорные невольницы, готовые на все, лишь бы хозяин остался довольным. Но сегодня покорность эта раздражала. Хотелось, чтобы Элиш была хоть немного похожа на их гостью. Чтобы, прикрывая глаза от удовольствия, на месте рабыни он представлял Мишель.
Но они были как день и ночь. Бойкая, своенравная красавица с горящим взглядом. Едва ли кто-то мог ее заменить.
«Да и зачем, – подумал Гален, – «давиться суррогатом», играть в никому не нужные игры, если я уже сегодня могу ей овладеть».
Одурманенный этой мыслью, наследник Блэкстоуна поспешил наверх, к спальне, в которой сном ангела спала его пленница. Не поднялся – взлетел по лестнице и замер на последней ступени, беззвучно выругавшись. Высокая грузная фигура точно скала, непонятно каким образом выросшая посреди коридора, нависала над темным прямоугольником двери. Заветной двери, к которой Гален так стремился.
– Катрина, чтоб тебя! – сквозь зубы выцедил он.
Точно знал, сестра намеренно именно этой ночью отпустила своего голема послоняться по дому. И наверняка посоветовала ему поближе познакомиться с гостьей. Чтобы уже завтра, не помня себя от ужаса, Мишель визжала и требовала вернуть ее домой.
Но исполнить это желание кареглазой красавицы Гален был не в силах.
Бесшумно, стараясь не производить ни звука, Донеган приблизился к рабу. По крайней мере, Адан раньше им был, работал в поле, пока не превратился в личную игрушку Катрины. Игрушку, которая ненавидела и боялась мужчин этой семьи всеми фибрами своей замутненной чарами души. Страх – единственное, что сдерживало Адана от смертоубийства.
А мысль о безопасности сестры – единственное, что помогало Галену бороться с искушением вырвать сердце из груди марионетки. Приходилось признать, Катрина и Аэлин нуждались в его защите.
От своих же близких.
– Пошел отсюда. – Гален едва шевельнул губами, боясь разбудить Мишель.
Ноздри великана затрепетали. Дыхание участилось, уродливо растопыренные пальцы сжались в кулаки, и на плечах, обтянутых видавшей виды рубахой, взбугрились мышцы.
Донеган был высок, но даже ему пришлось приподнять голову, чтобы встретиться с взглядом черных, будто бездонные провалы, глаз. Лишь на короткий миг в них мелькнула чистая, незамутненная страхом ярость, а потом взгляд стал таким же пустым и потухшим.
– Уходи.
Горестно засопев, голем развернулся и, скрипя половицами, отправился по длинному коридору, пока тьма безлунной ночи окончательно не поглотила его большую сутулую фигуру.
