Я — Илайджа Траш | страница 8
— Если ты приехал из глубинки, стало быть, Алабама — весьма благодатный штат, — Илайджа Траш вновь заговорил своим обычным тоном, и поскольку он теперь обмахивал меня очень близко, из внутренних закутков моей одежды поднялось большое коричневое перо, похожее на живое существо: Мим без труда поймал его, а затем отложил веер.
— Из какого уголка земли оно прилетело? — воскликнул он с суеверным благоговением. — Белами! — Позвал в испуге, а затем пристально взглянул на меня, но решил, что лучше обратиться за помощью к пианисту. Тем временем меня охватила дрожь. Он не отрываясь смотрел на меня своими безумными индейскими зрачками. — Что означает это перо? — Спросил он. — Это ты принес его сюда, и если да, то с какой целью?.. Ты понимаешь, о чем я?
— В Алабаме даже непривычное становится привычным, — произнес я, и при этом у меня пересохло в горле, точь-в-точь как в тот раз, когда меня держали в полиции под слепящей лампочкой.
Илайджа Траш разразился очаровательным смехом — таким, как мне кажется, рассмеялся бы Купидон.
— Невозможно сердиться на такого милашку, как ты… Но одному Богу известно, что ты затеваешь… Я никогда не прощал никого столько раз, сколько простил тебя, а мы ведь знакомы всего пару минут. Ты приходишь от женщины, изо всех сил стремившейся меня уничтожить, оскорбляешь моего пианиста и врываешься ко мне без объявления. Ты ничем не показываешь, что знаешь о моей гениальности или хотя бы кто я такой, даешь мне подложное письмо, а затем, когда я обмахиваю тебя, точно раб, из твоей роскошной клетки красного дерева выпадает перо хищной птицы!
Несмотря на его сомнительный юмористический слог, при этих последних словах я вновь разволновался, на губах у меня выступило нечто вроде пены, и под его свирепым пристальным взглядом я начал извиваться на стуле. Затем я позволил ему и Белами отвести меня в другую комнату, где они сняли с меня одежду и стали прикладывать большие компрессы из лещины, но как только я оголился, обоих ошеломил, по словам Илайджи, вид драгоценностей, которые я носил на своем нагом теле. На мне и впрямь было несколько браслетов возле бицепса, три ожерелья и огромный защитный камень в пупке, однако, живя среди людей, считавших эти украшения «обыденными», я забыл, какую радость доставляют они непосвященным, даже столь необычным, как Илайджа и, возможно, даже Белами. Драгоценности убедили Илайджу, что я, без малейшего сомнения, самый удивительный взрослый самец любого цвета, которого он встречал.