Ведь смысл жизни, мой херувимчик, — в уступках.
— Она говорит об уступках, которых сама не делала никогда в жизни, — произнес Мим сквозь приступы беззвучного смеха. — Компромиссы, уступки, сговорчивость, податливость — жеманные банальности, которые в душе она презирает…
Пока Илайджа метал в нее громы и молнии, Миллисент уговорила Птенчика сесть к ней на колени и манерно целовала его в губы, приговаривая после каждого поцелуя:
— Темнее бордо и еще темней вишни!
Трудно было сказать, описывает ли она соблазнительный цвет губ мальчика или же напевает одну из своих старинных баллад.
— Ну что ж, дорогой мой Альберт, ты видел, как сегодня кандидат действительно встал с пола, но в любом фактическом смысле он все еще на коленях — и останется в этой позе навсегда.
Илайджа Траш разговаривал со мной в комнате за театральной сценой, а я ждал его распоряжений, готовясь к генеральной репетиции его очередного публичного выступления.
Он выглядел спокойным, насколько это было возможно, учитывая тот факт, что Миллисент забрала его правнука из-под опеки Пищевого фонда и теперь держала, по словам Мима, «под домашним арестом» в своих роскошных апартаментах.
Илайджа сидел на своей скамеечке «сгабелло», поскольку предпочитал неудобные сиденья, когда собирался, как теперь, сообщить неприятные или важные сведения. Вскрытая телеграмма в его левой руке колыхалась на ветру, дувшем из разбитого окна, через которое забредали сизари в надежде на подсолнечные семечки.
— Она распространяет по общественным каналам подобные мерзкие сообщения, — он ткнул мне под нос телеграмму, и я прочитал:
УТЕШЬСЯ. ВСЕ СОВИНЫЕ ЯЙЦА БЕЛЫ. МИЛЛИСЕНТ
— Ты что-нибудь понял? — Он приблизился ко мне со смехом. — Если б она прислала такую телеграмму тебе, я счел бы это выражением ее превосходства, ведь она твердо верит в эндогамию. Попомни мои слова, ее интерес к тебе вызван лишь страстной любовью к экзотике, ну и тем обстоятельством, что твой престиж как чернокожего сейчас выше, чем у какого-нибудь белого Аполлона, которого она могла бы нанять для шпионажа за мной… Но позволь рассказать тебе, как она пытается отбить мальчика у меня — единственного человека на свете, кого он любит, — отбить у меня единственного, кого люблю я, хотя и ты мне очень дорог, Альберт, но, кажется, ты как следует не оценил мои великие достоинства.
А теперь послушай, что творит эта ведьма на метле, стремясь отбить его у меня… Во-первых, она пригласила несколько оркестров с тромбонами и саксофонами для аккомпанемента, ведь, как и большинству современных молодых людей, звуки ему ближе, чем слова… Если он устанет от оркестров, у него есть, понимаешь ли, пальмарий, где под огромными тропическими финиковыми пальмами и посреди гигантских кактусов хор отборных, специально надрессированных попугаев окликает мальчика на разных языках, восхваляя его и утешая в одиночестве,
