Я — Илайджа Траш | страница 18
— Но дорогой, я думала, что для тебя мы, Илайджа и я, — это всё. Мы, безусловно, обязаны быть для тебя всем.
— Есть… кое-кто еще, — сказал я, наконец, на их манер, ибо не мог чистосердечно признаться в своей дилемме или привязанности — как ее ни назови. Я вспомнил о месте, где родился в Алабаме — Бон-Секуре и о городках моего деда и прадеда — Этморе, Каноэ и Таннел-Спрингсе.
— Внимательнее, внимательнее! — услышал я голос Миллисент. — Последнюю пару недель ты витаешь в облаках, Альберт. Это разбивает мне сердце. Если ты подведешь меня, я не знаю, каким еще способом мне добраться до него (Илайджи), и возможно, это станет концом пути. Ты сильно заблуждаешься насчет власти денег. Они ничего не решают. Ни одна женщина со времен Эдема не страдала так, как я. Я продолжаю жить, но каждый мой день все пенибельнее[5]. Сегодня он сказал мне очень язвительные слова, по-моему, самые обескураживающие и язвительные слова, которые мне когда-либо говорили. У меня такое чувство, будто меня отправили на пыльный чердак… Подойди ближе, дорогой, я не хочу, чтобы кто-нибудь из прислуги подслушал…
Когда я приблизился к ее стулу, она прошептала:
— Знаешь, Альберт, дитя мое, на чем, по мнению Мима, я сижу?
По ее щекам заструились слезы, смывая французские румяна той же марки, какой пользовался Мим: позже я узнал, что она и впрямь покупала ему всю косметику.
— Ну же, Альберт, ты ведь учился в университете, правда, всего один год, но большинство людей не добиваются даже этого, независимо от происхождения.
— Мне понадобится немного времени, чтобы догадаться, Миллисент, — предупредил я.
— Разве у нас нет вечности?… У меня, по крайней мере, — есть.
Она притянула меня к себе, и капля косметики упала на мое запястье. Миллисент мгновенно промокнула ее большим носовым платком.
— Слушай внимательно. Он сказал, что я сижу на пуфике… — Взмахом руки она указала на свое сиденье, стоявшее на приподнятом помосте. — Разве ты не чувствуешь дьявольской злобы в выборе этого слова? Пуфик!
Я ухмыльнулся во весь рот, а она испытующе посмотрела на меня.
— Я понятия не имею, что делать с другой твоей привязанностью. Он сказал мне, что не будет с тобой общаться, пока ты не бросишь этого второго человека…
— Но никакого второго человека нет…
— Альберт, ты слишком красив для того, чтобы не иметь наперсников, — возразила она.
— Ах, вот оно что, — я сел на крошечный стульчик подле ее «пуфика», а затем, вспомнив словечко, которое она употребила — «наперсники», — не смог удержаться и открыто расхохотался.