Двойничество | страница 6



.

Другими словами, в определении Панченко акцентируется мотив катастрофы, слома привычного хода вещей, при которых нарушаются границы добра и зла, жизни и смерти. По мнению ученого, Достоевский, остро осознавший ужас раздвоения, двойничества, ощущал его связь с русской историей, ставил его как "русскую проблему". Вину за порочное раздвоение Достоевский возлагал на Петра Л.А.Панченко пишет:

"...Достоевский был не прав в том, что объявлял Петра родоначальником раздвоения и двойничества[12]".

Концепция ученого такова: корни русского двойничества восходят к тем временам, когда Иван Грозный разделил страну на земщину и опричнину, каждая из которых осмысливала противостоящую как антипод, антикультуру. Раздвоение распространялось и на личность монарха, и на представления о пространстве и времени, затрагивало также отношения

поколений. Панченко усматривает генезис двойничества у Гоголя и Достоевского в русском менталитете XVI- XVII веков, концепты которого в силу особого пути России положили начало некой НАЦИОНАЛЬНОЙ МИФОЛОГЕМЕ.

Наиболее ярко эту мифологему репрезентирует сатирическая повесть XVII века о Фоме и Ереме. "Эта небылица о двух братьях-неудачниках пользовалась громадным успехом, перешла в лубок, в сказочный и песенный фольклор. При естественной вариативности письменных и устных текстов ядро небылицы сохраняется. Неприкосновенной и стабильной остается ее философия. Она негативна, как и следует ожидать от смехового памятника.

Небылица пародирует основу основ средневекового искусства - контраст. Противопоставляя добро и зло, праведника и грешника, нравственную заслугу и порок, официальная доктрина тем самым внушала человеку мысль о возможности выбора <...>. Смеховая оппозиция объявляет возможность выбора фикцией[13]".

Но далее, после краткого анализа повести, Панченко делает такой странный вывод, в котором русское двойничество уже и не двойничество в его традиционно контрастном понимании, а нечто совершенно специфическое: "Значит, у людей низших сословий нет выбора и нет надежды на лучшее. Они не признают двойничества, пародируют его. Им чужда и смешна коллизия ангела-хранителя и лукавого беса, ложного помощника. В их глазах мир разделен не по вертикали, а по горизонтали, на "верхи" и "низы". "Низы" ощущают себя покинутыми и мстят "верхам" тем, что осмеивают их проблемы[14]".

Таким образом, двойничество у Панченко понимается все-таки с оглядкой на Бахтина. При этом исследователь хочет акцентировать РУССКИЙ ВАРИАНТ этой мифологемы.