Я съеживаюсь.
Сделав шаг вперед, я прекрасно знаю, что уткнусь в тупик. Он никогда по собственному желанию не расскажет, по крайней мере, не словами.
Я это сделаю. С меня хватит игнорирование наших разногласий! Но понимаю, чтобы это сработало, я должна оставить свое самолюбие за дверью.
Когда Дэниел останавливается, чтобы поднять с пола бутылку с водой рядом с ним, замечает меня. Он смотрит на меня несколько напряженных мгновений, сжав губы в тонкую линию, затем вопросительно поднимает брови над раздраженными глазами. Я двигаюсь к пульту, лежащему на скамье для жима, и выключаю музыку, затем сажусь туда, где лежал пульт, скрестив ноги.
— Давай поговорим об этом, — говорю я уверенным, но мягким голосом.
— Нет.
Я замолкаю, подбирая правильные слова, способные достичь его, не выпустив из него внутреннего тигра. В это время я смотрю на его напряженное лицо. Капля пота медленно стекает от виска к сжатому подбородку. Его волосы сырые, пряди прилипли к лицу. Грудь голая, загорелая и блестящая от пота. На нем все еще брюки, а ноги босые. Картина горячей грубой мужественности.
— Даже не произноси его имя, — предупреждает он.
Я молча продолжаю изучать его, уставшая и глубоко погруженная в свои мысли.
— Даже не думай о нем, — и следующие слова, вылетевшие из его рта, произнесены тихо и невнятно. Уверена, они предназначались не мне, но те, что разобрала, были о боязни заразить мое тело и способности вынашивании его детей.
Я углубляю взгляд. Звук его голоса и весь воздух вокруг него не может быть более яростным. Он просто и чисто взбешен, а я? Я не могу быть более довольной. Мне приходится бороться с желанием ухмыльнуться на подтекст его слов, и знаю, что если мои губы хоть немного дернутся вверх, псих вырвется на свободу.
Время чистить Хейлз. Это нужно сделать деликатно и осторожно.
Наплевав на все устрашающие знаки на его лице, я спокойно говорю:
— Это был один-единственный раз.
Он громко бьет грушу и закрывает глаза, разозленный. Я морщусь от этого звука, но продолжаю:
— После того случая, больше не было ничего физического. Мы даже не разговаривали после этого.
Он держит грушу обеими руками и прислоняется лбом к черной коже, его глаза все еще закрыты, а выражение лица суровое.
— И что это было? Он ослепил тебя шикарным лоском и хитростью?
Игнорирую эту подколку. Я не попадусь ни на какую уловку, сотворенную его беспорядочными эмоциями. Он поворачивается ко мне, одна сторона лица все еще прислонена к груше, бушующие эмоции в глубине его взгляда и… что-то еще.
