* * *
«Серёжа, здравствуй! Не хотела тебя расстраивать, но приходится. Совсем Антон меня не слушает. На то, что никак не называет я уж не говорю про «мама» или хотя бы «тетя Ира», давно не обращаю внимания. Но, знаешь, Серёжа, ведь был один раз, когда он назвал меня – мама Ира. Ты тогда только уехал, я вечером шила и ножницами порезала палец, да так, что долго не могла кровь унять. Антошка принёс вату, йод, даже пытался помочь, а когда я завизжала, полив ранку йодом, сказал: «Мама Ира! Не бойся: оно недолго пощиплет!» Значит, есть в нём какая-то доброта, не совсем он волчонок… Но что с ним случилось? Не представляю… А вчера меня вызвали в школу. Оказывается, он и еще один мальчик терроризируют класс. Так и сказала – терроризируют. И все их боятся. Установили какие-то свои законы и бьют тех, кто им не подчиняется. Серёжа, я не помню, как дошла домой. Со мной впервые так разговаривали – будто я преступница какая-то и Антона научила. Он, как всегда, где-то шлялся, а когда явился, я ему всё и высказала, мол я с ног сбиваюсь, лишь бы ему было хорошо и что он никого не любит, ничего не ценит и в десять лет можно бы и соображать, что к чему, или хотя бы слушаться… Плакала, конечно, а он молчал. А когда я поняла, что всё бесполезно, и встала, чтобы идти шить, он сказал: «Мама Нонна меня никогда не ругала». Я знаю, что я – не Нонна, и нет у меня той любви, что была у нее, но видит Бог – я стараюсь. Серёжа! Я не знаю, что делать; это как снежный ком: накапливается, накапливается… Сегодня у меня много работы, освобожусь и поеду к Зинаиде Трофимовне. Скорей бы ты приезжал!»…
Сергей приехал в июле и пробыл насколько дней в Ржаных Полях, а потом они с Антоном уехали до сентября в Палласовку.
* * *
Какое, оказывается, это счастье – жить одной!
Вечерами можно спокойно шить, читать, смотреть телевизор – и не волноваться, где, с кем? Можно не вздрагивать, услышав телефонный звонок. И можно, наконец, пригласить в гости Володю. Она приготовит вкусный ужин, наденет любимую блузку, купит вина, зажжет свечи… А почему бы и нет? Ей двадцать четыре года! Всего двадцать четыре, а кажется – все пятьдесят! С тех пор, как умерла Нонна, можно каждый год считать за пятнадцать. Эх, Нонна, Нонна… всё покатилось без тебя под откос, как будто не только Антона ты держала на своих узких плечиках, но и Сергея, и папу и даже сестру. И эти узкие плечики оказались сильнее широких мужских.
Сергей с Антоном вернулись в конце августа.
