присутствие запятых и прислушиваешься к борьбе «наполеона» с запятыми. Кто побеждает? То кажется, что «наполеон», то почти убежден, что одолевают запятые. Остаешься бессильным свидетелем этой простой борьбы, пробуешь спать, не засыпаешь и уныло уходишь из дома, рассеяться.
На дворе конец июля. Здесь в это время, несмотря на жару, лето уже начинает походить на осень. Полное безветрие. Небо сине. Воздух прозрачен как хрусталь. Перспективы длинных прямых улиц точно чисто-на-чисто вымыты. Красивые домики — точно принаряженные барышни. Сосны Караван-сарая и тополи молодых скверов зеленеют и округляются в молчаливом удовольствии. У их корней по канавкам журчит холодная и прозрачная вода арыков. Слава Богу, это — не просто, не по правилам, не роковое. Это прихотливое исключение, называемое красотой и радостью. Оренбуржец переводит дух и кличет знакомого извощика. Вместо него, на козлах сидит тринадцатилетний мальчуган.
— Ты сын, что-ли? — спрашивает оренбуржец.
— Сын, — отвечал мальчуган, упорно глядя на уши своей лошади.
— А отец где-же?
Мальчуган молчит.
— Где отец-то? Говори.
— Дома, — и видно, как мальчуган глотает слезы.
— Говори правду. Помер, что-ли?
— Помер, — шепчет мальчуган, не сводя глаз с ушей лошади.
— Ну, милый, на тебе двугривенный, а я с тобой не поеду.
— Что-ж! — шепчет мальчуган, не глядя, берет деньги и, понурившись, шагом отъезжает на свое место.
Оренбуржец подзывает другого, старика.
— Что, брат, неладно дело-то?!
— Да уж так-то неладно, ваше благородие, так неладно, что жудостней и не надо.
— Какая-же она, эта жудость?
— А такая, что и жив человек, а руки-ноги плохо подымаются.
— Боишься?
— И не боюсь, а словно лубяной. Не то высох, не то замерз.
— Ну, брат, и я такой-же лубяной. Бог милостив.
— Да уж если не Господь-Батюшка, так кто-же! В канцелярию, ваше благородие?
В канцелярии тихо, скромно. Мало курят, болтают конфиденциально, шепотом. Газету возьмут, наткнутся на корреспонденцию из холерных мест или на холерные бюллетени и бросят с омерзением. У большинства лица пожелтели, глаза запали, сюртуки сидят мешками. То тот, то другой начинает торопливо рыться в карманах или в ящике стола, вытаскивает бутылочку и, выпучив глаза, прикладывает ее к губам. Содержание бутылочек обнаруживает большое разнообразие склонностей, характеров и состояний. Зрелые люди придерживаются баклановской микстуры или перцовки. Молодые интеллигенты-писцы верят в соляную кислоту. Маститый столоначальник, ровесник Оренбурга, несокрушимо убежден в целебной силе чистого березового дегтя. Чиновник особых поручений сосет лимоны. Пред начальствами стоит лафит, крымский и иностранный. Куда-то проносят бутылку Fine Champagne. В одном из углов в виде исключения оживленно разговаривают.
