В степи равномерно дует легкий ветер, пропитанный запахом трав, и до странности равномерно что-то говорит. Он слегка меняет интонации, меняет, должно быть, предмет своей беседы. Станьте к нему лицом, — и он говорит громче, энергичней, настойчивей. Обернитесь спиной, — он приникает к вашему уху и журчит подобно ручью, потихоньку рокочет и шепчет, слегка развевая вашу одежду и трепля волосы. Ни на секунду он не стихнет, ни разу не закрепчает. Наш извозчик выбросил из ямы набившиеся туда сухие перекати-поле, и ветер, точно обрадовавшись игрушке, подхватил их и полегоньку погнал перед собой, то катя боком, то кувыркая через голову.
Но и степь, и уральская роща еще не главная прелесть Оренбурга. Еще лучше река Сакмара, впадающая в Урал в четырех верстах ниже города. Туда дорога идет тоже степью. Степь постепенно подымается, и когда вы взойдете на вершину холма, пред вами и под вами открывается глубокая долина, наполненная зелеными облаками лесных вершин, между которыми там и сям просвечивает узкая полоска Сакмары. И общий вид, и река, и ее рощи носят отпечаток чего-то непривычного. Кругом степь, с полынью и ковылем, а внизу леса и тучные луга. День был жаркий, знойный, теперь вечереет, — ждешь на реке тумана, а в лесу росы; но воздух даже у самой реки сух и прозрачен, как наверху в степи. Необятная, высушенная степь тотчас же жадно впивает в себя малейшую каплю воды, малейшее дыхание тумана. Рощи на Сакмаре — или вязовые, или тополевые, или ветловые. Тополь и белая ветла оригинальней. Прямые как струны стволы; мало ветвей; над головой — полупрозрачный покров листвы; внизу — редкая, но высокая и широкая, как ленты, сочная трава. Точь-в-точь такие ветловые и тополевые заросли я видел вокруг Дамаска и в долине Келе-Сирии. Только там вместо желтой Сакмары бегут хрустальные ручьи по бледносиним камням. Но хороша и желтая Сакмара. Она течет среди светлых тополей и тенистых вязов необыкновенно быстро, с водоворотами и глубокими омутами. Ее желтые берега изорваны. Местами Сакмара насыпала отмели крупного песка, заросшие тальником, лопушистой мать-мачихой, ежевикой и длинными, редкими травами. Воздух тепел, но прозрачен, — и рощи, берега, отмели стоят точно нарисованные. В пейзаже странно сочетались русский юг и Великороссия, малороссийские степи с северной рекой. Это не юг, но и не север. Это напоминает Сирию, которую я уже не раз вспоминаю здесь. Но это и суровей Сирии, это преддверие средней Азии.
