— Правда-ли, нет-ли, что стесняют, неизвестно...
— Неизвестно, — деловито вторит старик, но в нем рождается надежда.
— Чтоб разобрать это дело, киргизскую землю теперь межуют...
— На плант?
— На плант. Когда она вся. будет на планту, тогда сделают рассчет: верно-ли, что киргизам тесно. Если стеснения нет, то, сколько нужно, им дадут, а остальное пойдет под переселение.
— Русскому народу?
— Да.
Старик молчит, стараясь быть спокойным, но не выдерживает, крякает, чмокает, невольно играет перстами, которые только самыми концами, черными ногтями, выглядывают из кожанных обшлагов, и, набрав в грудь воздуха, преувеличенно громко спрашивает:
— А когда-ж его кончат?
— Кого его?
— Рассчет землицы-то?
— Ах, я и забыл сказать! Через два года. — Старик опять сверкает взглядом: ищь ты, забыл! Нечего сказать, обстоятельный, когда этакое дело забыл! — А теперь, верно тебе говорю, а не то, что пугаю: там рогатки поставлены. Конечно, проскочить можно, но крепко там не сядете.
Пензенцы верили, только просили «вычитать бумагу», циркуляр, которым переселение в степное генерал-губернаторство закрывалось на два года. Но по мере чтения, лица их омрачились все более и более и, наконец, становились темнее тучи. Молодежь и бабы смотрели на стариков с тревогой и тоскою.
Очень похожа на пензенцев мордва. У нас обыкновенно принято обижаться, когда говорят, что великороссы не чистые славяне. Еще чаще думают, что говоря это, обижают великороссов. По моему, это похвала. Самый даровитый и энергичный из славянских народов, конечно, великороссы. Чем чище славянин, тем он жиже.
Так, у белороссов, у беспримесных малороссов Галиции и Волыни не хватает даровитости, у поляков нет устойчивости и практической мудрости. Чего-же тут обижаться, что кровь не чистая, — была-бы хорошая. Таким образом, я нимало не хочу обидеть великоросса, если скажу, что мордва ему самый близкий родственник. Не наметавши глаза, вы не отличите мордвина от великоросса из Пензы или Тамбова. Вас поразит только их крупный рост. Все остальное — русь, да и только. Таже крепкая кость, те-же широкие плечи и выпуклая грудь, те же окладистые бороды. Лицо — «одно из славных русских лиц», неправильное, но выразительное. Речь, интонация, жесты — чистейшие великорусские. Да и мысль идет очевидно теми же путями: речь точна, образна и выразительна. Пензенец да и только. И лишь после частых столкновений с этим великороссом-невеликороссом вы начинаете замечать в нем черточки и черты, которыми он отличается от своего двоюродного братца. Сначала крупный рост. Потом поистине монументальные размеры его баб. Затем костюм этих баб, нимало не напоминающий «мордовских» платьев наших барышень и состоящий из белой рубахи, белых онуч, наверченных так толсто, что ноги мордовской дамы превращаются в бревна, и серег из больших красных шерстяных шаров.
