Исследование греческой колонизации показывает, что говорить о чисто аграрной или чисто торговой, либо торгово-ремесленной колонизации невозможно. Речь идет о преобладании того или другого аспекта (Циркин, 1989, 360). По-видимому, это характерно и для финикийской колонизации.
В связи с этим встает вопрос о существовании некоторых территорий финикийских поселений вне их самих и об их отношениях с окружающим населением. Уже говорилось о наличии сельскохозяйственной территории Сульха и, может быть, Тарроса в Сардинии. Находки испанских и других финикийских некрополей на некотором расстоянии от самих поселений (Moscati, 1992, 105) говорят о какой-то территории, принадлежащей им. Торговое значение Гадеса в Испании едва ли можно подвергнуть сомнению, но это не означает, что он не имел территории вне городских стен. Витрувий (X, 13, 1) и Афиней Полиоркет (9) упоминают какую-то крепость Гадеса на некотором расстоянии от самого города. Речь идет, как кажется, о начале V или самом конце VI в. до н. э., но надо иметь в виду, что тартессии всячески препятствовали финикийской экспансии в этом районе, а порой пытались захватить Гадес (Tsirkin, 1997, 245–251), так что едва ли гадитане могли расширить свои владения в период существования Тартессийской державы. С другой стороны, Карфаген, как кажется, долго не имел земельной территории вне своих стен, а за городскую территорию должен был платить то ли дань местным царькам, то ли арендную плату местному населению, и только в VI в. до н. э. в результате войн карфагенского полководца Малха освободился от этой обязанности (Шифман, 1963, 85; Meltzer, 1879, 160; Gsell, 1913, 463; Huss, 1990, 36). В первой половине V в. до н. э. карфагеняне приобрели земельные владения в Африке (Шифман, 1963, 86; Gsell, 1913, 4бЗ; Hands, 1969, 85).
Таким образом, финикийские поселения оказывались в разной ситуации. На нынешнем уровне наших знаний можно, по-видимому, говорить, что сначала финикийцы создавали все же лишь фактории или сравнительно небольшие якорные стоянки. Видимо, так это было на Кипре и в Испании, т. е. на противоположных концах ареала финикийской колонизации. Но в одних случаях быстро, как в Китии, в других медленнее из этих факторий или стоянок развивались подлинные города, в том числе и весьма небольшие. Так, поселения на средиземноморском побережье Испании имели площадь в 12–15 га, а население — от одной до полутора тысяч человек (Niemeyer, 1989, 29), что не мешало им быть подлинными городами с разнообразной экономикой. В этих городах имелось и ремесло, как например, ремесленный квартал, возникший не позже VII в. до н. э., в Мотии (Les Pheniciens, 1997, 236–238). Значительными ремесленными центрами были сардинские Таррос, Сульх и Вития (Moscati, 1989, 75–85). Уже говорилось о керамическом и металлообрабатывающем ремесле в финикийских поселениях в Испании. В VIII в. до н. э. начало развиваться собственное ремесло в Карфагене (Cintas, 1970, 324–368). И если не все, то большинство финикийских поселений были торговыми центрами. Таким образом, перед нами поселения с разнообразной экономикой, и к этому надо прибавить сравнительно правильную урбанистику (Parrot, Chehab, Moscati, 1975, 195–198; Les Pheniciens, 1997, 321–348). Все это позволяет говорить о финикийских поселениях как о подлинных городах. Конечно, они были различны и по своему размеру, и по значению. Различен был удельный вес той или иной отрасли хозяйства в разных городах. Долгое время, возможно, продолжали существовать и якорные стоянки либо временные фактории. Но большинство поселений были подлинными колониями, так что определение рассматриваемого процесса как колонизации совершенно уместно и правильно.
