На квадратном лице Мантусова не дрогнул ни один мускул. Только серые глаза подернулись ледком и спокойно, будто беря на мушку, остановились сперва на одном, потом на другом солдате. Он помолчал и отрывисто, будто отрубая слова, сказал:
— А ну, стать, как положено! Смирно! Повторить приказание.
Шумейкин, почувствовав враждебность казармы, поежился. Он нехотя приставил ногу и опустил руки по швам:
— Есть… идти… на кухню.
К утру шторм начал стихать. Дождь перестал хлестать косыми струями, а сыпал тихо и нудно, временами прекращался совсем, и тогда в просветах между тучами проглядывало побледневшее небо. Заря постепенно разгоралась, и волны, бывшие час назад черными как деготь, светлели. Прежней силы в них уже не было. Пенистая, клокочущая вода быстро скатывалась с палубы. Всякий раз, когда соленые брызги залетали в рубку, Семибратов поеживался. Брызги были холодными, а его и так пробирал озноб: намокшая гимнастерка прилипла к телу.
Спать не хотелось, хотя прошли уже сутки, как он не смыкал глаз. Голова была тяжелой и побаливала. Больше всего Семибратова угнетало сознание собственной беспомощности. Люди надеются на него, верят, а он, командир, ничего не может сделать и вынужден подчиняться стихии. Ему казалось, что из этого положения обязательно должен быть выход. Должен быть! В училище им говорили: безвыходных положений не бывает, командир обязан найти какой-то выход и принять наиболее разумное решение. Так, кстати, и записано в уставе. Надо что-то предпринимать, а не сидеть сложа руки!
Сазонов склонился над картой. Было уже достаточно светло. Семибратов с надеждой посмотрел на него.
— Ну как? Определили, где мы находимся?
— По всей видимости, тут. — Мичман ткнул пальцем. Но в голосе не было уверенности.
В том месте, куда указывал Сазонов, Семибратов увидел лишь синеву, переплетенную координатной сеткой. Ни единой коричневой крапинки суши — сплошная синяя краска.
— А может, нас снесло к северу или к югу? — спросил он, все еще не теряя надежды.
Сазонов пожал плечами. Что он мог сказать? С его точки зрения, этого не могло быть. Однако такой ответ не удовлетворит командира десантников. Сазонов понимал, что младший лейтенант меньше всего думает о себе. Ему доверены люди. Сазонову стало жаль молодого лейтенанта. Небось в мирное время гонял бы себе голубей, не зная ни забот, ни горя. Ему же лет двадцать, не более. Совсем пацан. Взвалили вот на таких пацанов ответственность. И они, как ни странно, выдерживают. Собственно, что ж тут странного? Сазонов помнит себя в эти годы. В революцию он, правда, не успел. Но зато потом дел хватало. Продотряды. Борьба с зелеными. Создание коммуны… Их поколению было, пожалуй, не легче…
