Только этимѣ и можно объяснить, что учрежденія, противъ которыхъ давно уже возстаетъ общественное мнѣніе, еще долго существуютъ: не vis inertiae ихъ удерживаетъ, но сила сопротивленія заинтересованныхъ въ ихъ сохраненіи интересовъ. Такимъ образомъ во всѣхъ подобныхъ случаяхъ, гдѣ существующее право находится въ связи съ интересами, новое право установляется только путемъ борьбы, которая часто продолжается цѣлыя столѣтія. Высочайшей степени напряженія она достигаетъ тогда, когда интересы приняли видъ (Форму) пріобрѣтеннаго права. Здѣсь одна противъ другой стоятъ двѣ партіи, изъ которыхъ каждая становится подъ священное знамя права: одна историческаго права, права прошедшаго, другая вѣчно творящагося, обновляющагося права, первообразнаго права человѣчества на бытіе, — столкновеніе идеи права въ себѣ самомъ, которое имѣетъ нѣчто по истинѣ трагическое, ибо въ немъ выражается вся сила и все существо его, и надъ которымъ только имѣетъ силу судъ исторіи.
Всѣ великія пріобрѣтенія, отмѣченныя исторіей права: уничтоженіе рабства и крѣпостнаго права, свобода поземельной собственности, промысла, вѣры и т. д., всѣ они должны были выдержать на своемъ пути жестокую борьбу, продолжавшуюся часто цѣлыя столѣтія, которая нерѣдко обозначалась потоками крови, вообще же разрушеніемъ права, ибо здѣсь уничтожалось самое право. Такимъ образомъ "право это Сатурнъ, пожирающій собственныхъ дѣтей своихъ"[1]. Право тѣмъ только и можетъ обновляться, что оно убираетъ прочь прошедшее. Конкретное право, разъ оно установилось, имѣетъ притязаніе на неограниченное, вѣчное продолженіе. Это дитя, которое поднимаетъ руки противъ своей собственной матери, оно смѣется надъ идеей права, не смотря на то, что на ней основывается. Идея права есть непрерывное дѣяніе, такъ какъ совершившееся должно уступать мѣсто новому бытію, ибо
"— Все, что произошло,
Для того произошло, чтобы уничтожиться".
Такимъ образомъ право въ своемъ историческомъ движеніи представляетъ намъ картину исканій, усилій, борьбы, короче, неустаннаго стремленія. Человѣческому духу, который безсознательно работаетъ надъ образованіемъ языка, при этомъ не представляется никакого сильнаго сопротивленія. Искусство также не имѣетъ другаго противника, кромѣ своего собственнаго прошедшаго и господствующаго вкуса. Но право, какъ понятіе цѣли, поставленное среди хаотическаго броженія человѣческихъ стремленій, интересовъ, должно, непрерывно двигаться ощупью, искать, чтобы попасть на вѣрную дорогу, и когда она найдена, еще должно преодолѣть сопротивленіе, чтобы идти этимъ путемъ. Несомнѣнно, что и развитіе права, также какъ и развитіе искусства и языка, слѣдуетъ опредѣленнымъ законамъ, какъ и то, что оно удаляется по существу и Формѣ отъ послѣдняго, и потому мы должны въ этомъ смыслѣ совершенно отказаться отъ проведенной Савиньи параллели, которой поспѣшно придалитакое общее значеніе, между правомъ съ одной стороны, и языкомъ и искусствомъ съ другой. Какъ Фальшивое, но неопасное теоретическое воззрѣніе, это ученіе, возведенное въ политическое правило, представляется совершеннымъ заблужденіемъ, какое тодыкчмгебѣ можно представить, ибо оно обольщаетъ человѣка, вѣ такой области, гдѣ онъ долженъ дѣйствовать, съ полнымъ, яснымъ сознаніемъ цѣли, полагая всѣ свои силы, обольщаетъ тѣмъ, что дѣло дѣлается само собой, что онъ лучше сдѣлаетъ, если положитъ руки въ карманъ и будетъ довѣрчиво ждать что мало по малу появится на свѣтъ изъ источника права: національнаго правоваго убѣжденія. Оттуда происходитъ отвращеніе Савиньи и всѣхъ его послѣдователей отъ поступательнаго движенія законодательства
