А глашатай, равнодушно уставившись в землю и прерывисто дыша, продолжал по «второму заходу»…
Внезапно Стана Кирикэ охватил ужас, и он так и застыл, держась рукой за последнюю пуговицу своей куртки: а что, если не барабанщик придумал новое объявление, а кто-нибудь из приехавших вместе с ним товарищей… Да, без сомнения — это сделал кто-нибудь из скупщиков! И, разумеется, не из честных побуждений!
Если бы в этот момент спросили Кирикэ, на чем основывались его подозрения, он не мог бы толком объяснить. Не мог бы он также объяснить, почему, хотя и мысленно, употреблял такие суровые выражения, как «разумеется», «без сомнения»… Будь Кирикэ уверен, он, без сомнения, не стоял бы как вкопанный посреди дороги и уж, разумеется, не оглядывался бы растерянно и украдкой по сторонам!
I
Бригада, прибывшая в деревню, организовалась только на днях; состояла она из четырех человек, еще недостаточно знакомых между собой, чтобы дружно работать (правда, они знали друг друга в лицо), и его, Стана Кирикэ — пятого колеса в телеге, — присланного сюда в качестве практиканта прямо со школьной скамьи. И вот теперь — боевое крещение для него. И никого рядом: ни друзей, ни знакомых!
Да, в самом деле положение ужасное. Как тут справиться человеку, которому нет еще и семнадцати лет? Но ведь он… его голыми руками не возьмешь: он как-никак сын рабочего. А если вы хотите знать истинные чувства Кирикэ, то думаю, что мы не ошибемся и не очень погрешим против правил правописания, если скажем, что он был даже Сыном Рабочего Класса с большой буквы. А это, само собой разумеется, является аттестатом зрелости, более ценным, чем любая бюрократическая бумажка!
Смысл этих трех слов, написанных, наперекор правилу, с большой буквы, и упорного «само собой разумеется» Кирикэ познал еще несколько лет тому назад так глубоко и ясно, что на этот счет у него не было никаких сомнений. (Для любителей точных, проверенных исторических дат — с четвертого октября тысяча девятьсот сорок девятого года.)
Кирикэ тогда было тринадцать лет. Он сдал вступительные экзамены в гимназию, получив хорошие отметки, но «не прошел по конкурсу». С особым злорадством, которое разделял и подогревал в нем его отец («Мы вам покажем, кто мы такие, и без вашей гимназии!»), он забрал оттуда свои документы и сдал экзамены в училище для металлургов. Экзамены он выдержал хорошо, но в тот день, когда должны были начаться занятия, узнал, что его «механически перевели» в училище для кожевников, где занятия начинались на неделю позже. Кирикэ никогда не помышлял стать кожевником. Отец его и подавно. И все же он снова забрал свои документы и сдал их — уже в третий раз — в училище для кожевников; но спустя два дня узнал, что его успели за это время «перебросить» в коммерческое училище: кто-то из тамошнего секретариата, зайдя в секретариат кожевников, взял с собой его документы.
