Рэндал не раз объяснял мне, отвечая на вопросы о «существовании вне человеческого тела» (а спрашивал я не однажды), что вся суть такой независимой платформы – в ее разнообразии: не будет только одной платформы, только одного стандартизированного бытия.
Это была концепция, которую трансгуманисты называют «морфологической свободой» – свободой с позволения технологий принимать любую телесную форму.
«Вы сможете быть всем, чем пожелаете, – говорилось в статье о загрузке разума в журнале Extropy середины 1990-х годов. – Вы сможете быть большим или маленьким, сможете летать и быть легче воздуха; сможете телепортироваться и проходить сквозь стены. Вы сможете быть львом или антилопой, лягушкой или мухой, деревом, бассейном, слоем краски на потолке».
Действительно заинтересовало меня в этой идее не то, какой странной и неправдоподобной она казалась, а то, как принципиально важно было идентифицировать эту универсальную сущность. Когда я разговаривал с Рэндалом, я в основном пытался оценить возможность реализации проекта и выяснить, что он рассматривал как желательный исход. Но когда мы расставались, когда я вешал трубку или прощался и уходил на ближайшую станцию, то ощущал некоторое влияние этого проекта и странные изменения в себе.
В конце концов было нечто парадоксальное и определенно человеческое в этом стремлении к освобождению от человеческой плоти. Я ловил себя на мысли, что все время думаю о произведении У. Б. Йейтса «Плавание в Византию», в котором стареющий поэт пишет о жгучем желании освободиться от слабеющего тела и больного сердца, отказаться от роли «умирающего животного» и принять форму рукотворной и бессмертной механической птицы.
Развоплотясь, я оживу едва ли
В телесной форме, кроме, может быть,
Подобной той, что в кованом металле
Сумел искусный эллин воплотить»
[5].
Йейтс, очевидно, писал не о будущем, а скорее об идеализированном призраке Древнего мира. Но эти два понятия никогда не были четко разделены в нашем сознании, в нашей культуре. Все будущее утопистов является, так или иначе, пересмотренными идеями древних мифов. Мечта Йейтса – это мечта вложить нетленную душу в архаичное устройство, вечную механическую поющую птицу. Он писал об ужасе старения и телесного упадка, о стремлении к бессмертию. Он просил «мудрецов» выйти из «священного огня» и собрать его «в искусстве вечности». Он мечтал о будущем, невозможном будущем, в котором он не умрет, – о сингулярности. Он пел о том, что было прошлым и приходило, и проходило.
