Однажды вечером я была приглашена на ужин к супружеской паре, практикующей буддизм уже около тридцати лет. Очаровательные люди, прекрасное парижское общество, высокий уровень образованности. Во время аперитива, комментируя тот факт, что я веган, хозяин воскликнул со слезами на глазах: «О, я вас прекрасно понимаю, эти страдания животных – для меня это ужасно!» А потом на стол подали свинину по-вьетнамски, которую до этого полдня готовили…
«Нечеловекоподобные» животные
Чтобы лучше все это понять, посмотрим на нашу западную историю… В течение многих веков людям казалось необходимым утверждать свое господство над другими существами. Различные религии очень этому поспособствовали, ставя человека в центр всего творения. Бог сотворил человека по своему образу и подобию, даровав ему высшую роль и особые качества. Ладно, пусть так. Но в то же время Бог дал человеку некоторые обязанности, весьма женские – например, заботиться, следить, поддерживать гармонию. Однако человек, завоевывая новые территории, быстро почувствовал себя уязвимым. И чтобы придать себе уверенности, ему понадобилось утвердить свою власть. Тогда, толкуя священные тексты и немало их приукрашивая, он присвоил себе право на жизнь и смерть живых существ. С известными последствиями.
Сегодня, в эпоху естественного развития человечества, нам следует полностью поменять свои взгляды.
Это начинается уже на уровне терминологии. То, как мы называем вещи, многое говорит о нашем отношении к ним. Все больше исследователей и преподавателей на основе последних открытий о видах стали различать «человекоподобных» и «нечеловекоподобных» животных – притом, что есть общее понятие – «животные». Поскольку я провожу целые часы в лесу, на лугу, рядом с лошадьми, котами, разными птицами и насекомыми, эта новая классификация мне нравится! И человек – или, вернее, животное-человек – тоже выигрывает от этого. Только подумайте: как животное он теперь может претендовать на признание, даже на усиление своих сенсорных способностей (слух, зрение, осязание и т. д.). Как животное он постепенно выявляет счастье и чудо быть в теле больше, чем в голове. Как животное он открывается спонтанности момента, непосредственности, защищаемый от своих инстинктов общей этикой, ставшей весьма уважаемой.
Но сразу же встает важный вопрос: что может оправдать поедание себе подобных? Или еще: оправдывают ли пять минут удовольствия от съеденного стейка ужасные страдания, которые им предшествовали?
