Другой язык
Несколько лет назад, в 2008 году, я отправилась в Японию на традиционный ретрит (см. главу 3). Монахини, которые проводили обучение, были сторонницами строгих традиций и некоторые из них плохо понимали, что общего может быть между дзен-буддизмом и «иностранцем» (под которым имелись в виду все, кроме самих японцев). Сразу же, как я приехала, мне дали понять, что английский язык запрещен и все происходит на местном языке, то есть на японском. Как это часто бывает в Японии, сообщения имеют «двойное дно»: есть высказанное и невысказанное – то, что кажется, и то, что есть на самом деле. Настоятельница и одна из ее чудесных помощниц организовали все так, что в моей спальне собрались монахини, говорящие или знающие хотя бы несколько слов по-английски. Таким образом, официальное правило гласило: «Разговаривать по-английски запрещено», а под этим намеком подразумевалось: «Мы сделаем все, чтобы вы могли здесь освоиться». Эту утонченную и очень интересную культуру я и сейчас продолжаю с удовольствием изучать.
Но к чему я рассказываю эту историю? В течение трех месяцев ретрита я в конце концов стала очень мало говорить с монахинями. Инструкции были на японском и для меня переводилось только самое необходимое, чтобы совсем не потеряться. Бо́льшую часть времени они оживленно разговаривали между собой, а я ни слова не улавливала из их беседы. Поначалу я пыталась, не понимая языка, узнавать фразы или интонации, но безрезультатно: японский – это как китайская грамота! Так что я очень быстро перестала слушать. Их беседа была как знакомое убаюкивающее жужжание, придающее времени веселую непосредственность: монашки много болтали, что-то восклицали, смеялись, что освежало обстановку. А я ничегошеньки не понимала!
Польза от этого была огромная! Все мое обычное беспокойство, за неимением излюбленного средства выражения, растаяло, как снег на солнце. Вынужденное молчание уничтожало на корню мои попытки проявить гнев или злобу. Не с кем было ругаться или браниться, не было слушателей, чтобы высказывать им свое мнение по поводу всего, что только можно: это были, конечно же, идеальные условия, чтобы начать мыслить по-другому, впустив в свою голову тишину. Надо сказать, что внутренняя музыка продолжила звучать, но… на японском! Привыкнув за столько лет к внутреннему диалогу, я не могла заставить его замолчать, во всяком случае я даже не рассматривала такую возможность. Мне нужно было что-нибудь вроде успокаивающего внутреннего шума. И тут появился новый язык: обрывки фраз на японском, пение буддийских сутр…
