Наташка бросила трубку. Вот так. Интересно, на что она надеялась? Думала, что Алексей обрадуется известию о том, что скоро он станет отцом? Предложит руку и сердце, а вместе с ними кров и покой? Наивная дурочка! Но Лешка, тоже хорош гусь! «Я, таким как ты, телефон не даю!» Надо же было сказать такую гадость! Он что, считает, что Наташка из породы тех девчонок, которые через полчаса знакомства ноги раздвигают? Видимо, да. А она его, засранца, еще и кофе напоила.
Почему-то именно воспоминание о той чашке кофе, которую она сварила Алексею с утра в общежитии, и подкосило Наташку окончательно. Размазывая по лицу непрошеные слезы и остатки макияжа, она позвонила Дашке и напросилась к ней в гости. Впрочем, Дашка нисколько не противилась приезду своей подруги, в высшей степени заинтригованная тем, что же все-таки с ней приключилось?
Когда она добралась до Дашки, слезы не только не перестали течь из ее потерявших последнюю человеческую форму глаз, но лились оттуда просто в три ручья. Поэтому Дашка сначала уволокла ее в ванную и, не мудрствуя лукаво, засунула голову подруги под струю холодной воды, а потом влила в нее лошадиную дозу валерьянки. Дождавшись, когда Наташка немножко успокоилась и выпила огромную кружку обжигающего чая, Дашка закурила сигарету и сказала: «А теперь выкладывай, что произошло, и с самого начала». Наталья послушно начала свой рассказ. Когда ее печальная история подошла к концу, Дашка налила себе и подруге очередную чашку ароматного чая с сушеными фруктами, на котором была просто помешана, и выдала следующее:
— Из всего, что ты мне сейчас наговорила, вытекает единственное резюме: кроме, как к твоей незнакомой пока родной московской сестре тебе сейчас податься некуда. Если и она не примет, тогда получаешь высшее образование и домой, к папе с мамой. Авось, не съедят блудную дочь со своим первым внуком. Про работу тебе пока и думать даже нечего, ты не в том положении, чтобы вкалывать наравне с обычными людьми. И себе навредишь, и ребенку. Да и не возьмет тебя сейчас никто, это к бабке не ходи. Никто себе лишнего геморроя не хочет.
— А Лешка, ну не гад ли?!
— Наташка, все мужики — сволочи, как только дело до детей доходит. Ты что, только об этом узнала?
— И все равно, ужасно обидно. Ну, сказал бы как-нибудь по-другому, что не будет мне помогать. Почему же надо было гадости говорить?
— Боялся, что ты от него не отвяжешься. Да плюнь ты на него с высокой колокольни и разотри. Был и сплыл, и вся недолга, а тебе теперь за двоих думать. Кстати, как сына назовешь?
