Где он теперь, ее Минчо? Нет его. Осталась только его вера в то, что мир скоро будет другим, что люди будут жить счастливо, жить да радоваться. Эту веру он передал Тошке, и теперь это помогало ей сносить и злые слова свекрови, и хмурые взгляды Ивана. Пока она верит, ее Минчо с ней, и она никогда с ним не расстанется…
Иван и Тошка шли проселочной дорогой, по выбитым тележными колесами колдобинам, и каждый был погружен в свои мысли, в свое прошлое, как в сладкое легкое сновидение.
Откуда-то с Поповой межи грянул выстрел, залаяла собака. Крупный заяц выскочил из кустов и помчался по стерне; затрещали кусты, охотник показался на дороге, быстро прицелился и выстрелил из второго ствола. Заяц подпрыгнул в воздухе и покатился, кувыркаясь, по земле.
Они остановились. Иван заулюлюкал, расставив руки, будто хотел поймать зайца. И только когда раненый заяц забился на земле, Иван поднял глаза на охотника. Это был Георгий Ганчовский. Тяжелые серые башмаки с зеленоватыми онучами, галифе защитного цвета и куртка с ремнем, широкий патронтаж обтягивал фигуру, на плече висел ягдташ. Увидев их, он словно споткнулся. Радостный азарт охотника сразу улетучился, сменившись досадой на эту неожиданную встречу. Свистнул собаке, но она вертелась около раненого зайца. Ганчовский, широко шагая, направился к своей добыче, скользнув ненавидящим взглядом по Ивану с Тошкой. Наклонившись над зайцем, он прикончил его ножом, пырнув несколько раз, и положил в ягдташ. Повернулся и направился обратно к меже.
Иван перевел дух. Теперь он уже не думал о Тошке, охотничий азарт передался и ему, лицо оживилось.
— Живут же люди! Зайцев постреливают… — не то осуждая, не то завидуя, сказал он и головой покачал.
— А что ему не постреливать, у него все как надо, — заговорила Тошка. — Говорят, в город хочет перебраться…
— А чего ему туда перебираться, — скривил губы Иван, — они и без того в Пловдиве торчат… Да если и переедут в город, ему все равно: нахапал вдоволь, больше не удастся…
— Набил карманы…
— Набить-то набил, да как бы выворачивать не пришлось… Если прижмем его к стене из-за выпасов наших, узнает он, где раки зимуют…
— Что-то не верится, — покачала Тошка головой. — Он половину своего добра на адвокатов изведет, кому надо сунет, а все равно выплывет… Ну, а если туго придется, так он все или жене или матери припишет…
— Мы его прижмем, а там пусть хоть кому приписывает… Люто его ненавидят люди, да все боятся пока еще… Недавно вот в кооперации начался про него разговор, крепко за него взялись, а как только он появился, все словно онемели, как языки проглотили… Дело-то общее, а каждый только о своем думает, — вздохнул Иван. — Спит еще народ, проснуться не может, дальше своего носа ничего не видит…
