Иными словами – если в рабство по стечению обстоятельств попадает бывший опытный стрелок, или математик, или ещё какой-нибудь ценный специалист, то мы вычленим таких из общей массы и приставим к делу.
Отдельной графой шли дети и младшие подростки – то есть, те, кого ещё можно было переучить. Если более старших рабов – лет от 15-ти – я намеревался послать на физические работы (вроде строительства тех же школ и дорог), то из них можно было вырастить... да кого угодно! Я видел в них огромный потенциал для королевства.
Разумеется, всё это было встречено в штыки. Сама мысль о подобной реформе вызвала только лёгкие обмороки и крики «да как же так». Понадобилось минимум часа три, чтобы только донести свою мысль в полном объёме (и это до самых умных) – а затем начался сущий ад.
Мне подробно, долго и обстоятельно рассказывали, почему я дурак и так делать нельзя. Разумеется, исключительно в вежливых выражениях – но заботливые взгляды советников говорили сами за себя.
Мне приводили экономические доводы, обещая разорением королевства в три года, если я реализую хотя бы часть этого плана. Мне сообщали о том, что народ поднимет бунт, узнав о таком решении. Мне зачитывали длинные отрывки из древних сказаний, чтобы убедить в незыблемости традиций и невозможности их нарушить.
Я выслушивал всё со скептическим выражением лица, а затем приводил свои ответные доводы.
Экономика не загнётся – всё будет делаться не разом, а постепенно, давая казне время приспособиться. Народ всегда найдётся чем занять и задобрить – тем более, на этот счёт у меня тоже хватало планов. А легенды и традиции... Ну, на них мне было вообще плевать – если они не приносят пользы, я просто выкину их на помойку.
Соратников у меня было всего двое. Во-первых, Талина Гиньяр – которая, даже освоившись в иерархии королевского двора и заняв там не последнее место, оставалась выходцем с улиц. А во-вторых, разумеется, Тилль.
Он, как и всегда, поверил мне не сразу, но спустя какое-то время посчитал всю потенциальную выгоду, которую получит страна от проекта «работников королевства», изменил мнение.
Легче мне от этого не было – как и всегда, Тилль со всей своей въедливостью докапывался до каждого отдельного пункта плана. Радовало лишь то, что его цель при этом – не убедить меня в моей же собственной глупости, а этот самый план привести в божеский вид и лишить основных ошибок.
Остальные... поняв, что я держусь за эту идею всеми силами и отступаться не намерен, они волей-неволей принялись делать так же, решив хотя бы снизить, как они считали, «ущерб», нанесённый реформой экономике, традициям и всему прочему.
