– Так значит, вот как. – он слегка оттаивает. – Значит, теперь по Лондону будут бегать две мои шальные девчонки! Что это у тебя?
– Дневник питания.
– Ты же не собираешься записывать туда то, что я сказал о маме? Наподобие репортера?
– Нет, папа. Это часть нашей с мамой сделки. Я ухожу из школы и за это заполняю его каждый день, чтобы показать медсестре. Из-за астмы.
– Сделка с мамой? Она тебя шантажирует? Невероятно. В этом она вся.
– Так велела медсестра.
Отец несимпатично складывает губы.
– И что это будет? Череда признаний в любви еде?
– В основном да. Преимущественно неразделенной.
Папа сочувственно гладит меня по плечу.
– Можешь написать там о моих чувствах к твоей маме. Если она прочитает – как думаешь, она прочитает? Ты ведь можешь рассказать ей, что я все еще люблю ее?
– Она знает, что ты ее любишь, папа.
– А можешь сообщить ей, что я сегодня выглядел настоящим красавцем?
– Нет, пап, это же дневник, тут надо писать правду. В этом весь смысл.
– Небось считаешь меня дурой, – накидывается с порога Дав. – В точности как тогда, когда вы с папой обхитрили нас с мамой, пошли и прокололи тебе уши. А я сидела дома.
– Не понимаю, о чем ты, – говорю я. Очередное вранье. Половина удовольствия от проколотых ушей заключалась в том, что я знала: Дав будет завидовать. Это и помогло мне вытерпеть жгучую пульсирующую боль.
– Не понимаю, почему тебе понадобилось бросать школу.
– Я старше тебя.
– Всего на три года, и тебе еще полагается учиться.
– А я и учусь. – И добавляю делано снисходительным тоном: – Человек никогда не перестает учиться, Дав. – Если в конце прибавляешь обращение по имени, получается еще назидательнее. Я предпочла умолчать о том, что отчаянно стремлюсь стать ученицей в «Планете Кофе», – уж больно приятно смотреть, как она корчится от зависти.
– Ох, ради бога. Это несправедливо.
– Но это правда. Школа не для меня.
– Школа, вообще-то, ни для кого, но приходится же туда ходить. Почему ты решила, что ты исключение из всех правил, всегда и везде?
– Каждый мог бы стать исключением из всех правил, Дав, если только нашел в себе смелость не играть по ним.
– Чушь несешь. – Она скрещивает руки. Кости бедер выпирают на манер акульих плавников, образуя небольшой промежуток между ее джинсами и телом. В нем могла бы поместиться лепешка «тако» и прекрасно держаться, пока вы кладете на нее начинку. Ее пупок подмигивает мне, как глаз.
– Все всегда из-за тебя! – кричит она. – Осточертело! – и убегает, хвостик светлых волос развевается сзади, как в мультфильме «Мой маленький пони».
