– Где мы? – спросил я.
– Где-где… В… Везде. Понял? На небе, вот где, – подняв вверх палец, произнес он.
– Ты шутишь, что ли?
– А че шутить-то? Тут, брат, не до шуток. Жизнь, она везде есть. И здесь, и на Марсе. Ты, главное, не трухай. Тута не так уж и плохо.
– А почему так темно?
– Ну, это потому, что ты еще не привык к темноте. Здесь, сука, все наоборот: день и ночь – все перепутано. Тут свои времена года. Вот сейчас, например, по календарю июль, понял? А холод, скажу тебе, собачий. Вишь, в валенках хожу.
– А люди-то хоть здесь есть?
– А то… и мужики, и бабы, и дети. Только увидишь их позже, когда оклемаешься. А пока меня только видишь. Понял?.. Мне поручено встретить тебя, как друга детства. И опекать в период реабилитации, так, кажется, это называется. Поживешь в темноте, привыкнешь. А там, глядишь, и начнется настоящая жизнь… ну, то есть смерть. Понял?..
– Лука, у тебя случайно закурить не найдется? – перебил его я.
– Может, и выпить попросишь? Я с этим делом давно завязал. Да и тебе советую. – Лука, кряхтя, поднялся с пола, подхватил одной рукой валенки, другой лопату и двинулся к выходу. – Я позже зайду, а ты пока оклемывайся, понял? Привыкай к смерти-то, – сказал он и высыпал из кузова снег прямо на пол.
Я остался в кромешной темноте, с трудом пытаясь понять, что происходит. В памяти всплыл заснеженный двор с огромным сугробом в центре – с этой горы катались на санках, – вспомнил и дворника Луку, который, обычно впрягшись в сани, таскал кузов со снегом через весь двор. Он переворачивал кузов и лопатой забрасывал снег на сугроб, делая его еще выше.
Снова послышался скрип шагов, и в слабом светящемся ореоле возник парень в ушанке и валенках. Лицо его было в копоти, как после пожара.
– Лука ушел? – поинтересовался он.
Оглянувшись по сторонам и не дождавшись ответа, озябшими пальцами расстегнул ширинку и начал двигать бедрами, как будто вращал хулахуп. На снегу появилась первая буква «А», потом «Л». А потом и все имя – АЛИК.
– Я сын дяди Миши-парикмахера, – стряхнув последнюю каплю, сказал он. – Ну, мое имя ты теперь знаешь… А моя сестра Сонька подойдет позже. Никому не говори, что видел меня, усек?
И он исчез так же, как и Лука, растворившись в зыбком мерцающем свете.
Постепенно я начал различать очертания предметов. С потолка свисала веревка или шнур с лампочкой на конце. Иногда она мигала, как будто собиралась перегореть. На стенах висели корыта, тазы. С трудом можно было различить двери. Они были покрыты пыльным инеем, некоторые обиты рваной тканью – не то дерматином, не то дерюгой. На дверях виднелись номера. Они были выбиты на маленьких бляшках, эмалевых овалах. У одной из стен стоял сундук.
