Несколько снежных хлопьев — авангард зимы — рухнули в отливающие бензиновой радугой лужи. Будто в черные дыры. Но именно исчезнувший в грязной воде снег заставил меня вдруг задуматься о том, что за последние две тысячи лет в этом мире мало что изменилось. Разве что машин и упорядоченного в коробки камня добавилось. Думая так, я имел в виду всю природу, за исключением человеческой. Эта природа, как и моя собственная, оставалась для меня простой детской загадкой, которая тем не менее не имеет рационального, близкого к научному решения.
Зачем-то мне хотелось спросить:
— Рита, а почему ты не пошла в медицинский институт?
— Я два курса окончила… И ушла. Сама ушла. Потом еще в институт культуры поступала и тоже бросила.
— Почему?
— Мне тогда показалось, что высшее образование — это такая система, попадая в которую человек должен постоянно доказывать, что он не дурак. Что у него есть определенные умственные способности. И получается, что он не учится уверенно и размеренно, а ежедневно опасается, что его посчитают непригодным состоять в категории умных людей. И потом с молодым специалистом происходит то же самое. За ним неустанно следят те, кто прошел все это раньше. И он опять вынужден доказывать, что он на что-то способен. Дедовщина какая-то. И никакого творчества.
— А в нынешней твоей работе какое творчество?
— Не знаю. Я просто на своем месте. А вот интересно, у тебя какое образование?
— Пока никакого. Даже житейский опыт отсутствует, — криво ухмыльнулся я.
— Ничего. Ты уже без пяти минут Алексей, — снова повторила она понравившееся ей имя, и в небо унесся какой-то одному ему понятный код. А вернулся оттуда с расшифровкой.
— Алексей Васильевич! — стоявшая поодаль женщина, видимо, только и ждала, когда мне присвоят какое-нибудь имя.
Я не был уверен, что она обращается ко мне, но все же повернулся в ее сторону. На всякий случай.
— Алексей Васильевич, куда же вы пропали? — повторила она, тревожно глядя мне в глаза.
Между тем угловым зрением я уловил, как напряглась при этом Рита. Этим же зрением в долю секунды я прочитал в ней растерянность, смирение с будто бы уже свершившейся потерей случайно приобретенного…
— Вы же обещали заехать ко мне. После вечера в «Интерросе». На следующий день я ждала вас.
Что я мог сказать? Я решил слушать все, что она скажет. Я не узнавал этой женщины. Ничего не мелькнуло в моей стершейся памяти. Она просто грузилась заново.
— Может, я не вовремя? — усомнилась она. — Два месяца прошло…
