– Мы с тобой похожи, Калла, – говорит мне Дэр. Вокруг нас сгущается тихая ночь, в которой его голос звучит так нежно. – Здесь я словно в тюрьме, и ты тоже в тюрьме – в плену своего разума.
– Нет, это не так, – начинаю спорить я, – я принимаю лекарства. Со мной все в порядке.
Дэр встряхивает головой и отводит взгляд.
– Но ведь ты знаешь, каково это.
Я знаю. Мне приходится согласиться с этим.
– Никто на свете не знает, каково это – быть мной, – шепотом произношу я, – даже Финн. Быть мной – одиноко.
– Я знаю, каково это, – наконец отвечает Дэр, – тебе не нужно объяснять мне, что это такое. В этом ты не одна.
Мы сидим, разглядывая далекие звезды, а наши плечи сталкиваются, впитывая тепло друг друга, и я думаю, что, возможно, он прав.
Мы с Дэром действительно похожи. Когда я с ним, мне не так одиноко.
– Почему ты в плену? – спрашиваю я спустя несколько минут, затрагивая запретную тему: с одной стороны, мне не терпится узнать ответ, но с другой – я боюсь, что он разозлится на меня.
Но он не показывает ни капли раздражения.
Его плечи ссутулены, а глаза закрыты. Он сидит так, подняв лицо к небу, к луне.
– Тебе не стоит беспокоиться об этом, – произносит он устало, – никто не хочет, чтобы ты знала об этом.
– Но почему?
– Потому что.
– «Потому что» – это не ответ.
– Во всяком случае, пока, – говорит мне Дэр, – однажды ты, возможно, все узнаешь. Сейчас имеет значение лишь то, что ты видишь перед собой. Мы дышим воздухом, на небе сияют звезды, а на ужин у нас был шоколадный торт.
Он прав. Ужин был хорош.
А следом за ним наступила хорошая ночь.
Мы одни в саду вместе с Дэром.
Мы нарушители правил.
И это прекрасно.
* * *
Вода сжимается вокруг моего тела, словно огромная пасть, поглощает меня, я тону. Я судорожно ворочаюсь и изгибаюсь, пытаясь сломить свою жидкую темницу, опутывающую мои руки и ноги. Я не могу пошевелиться, не могу дышать, а черные глаза уставились на меня отовсюду: со дна, с поверхности.
Я вижу их, вглядываюсь в них, боюсь их, пока они не становятся размытыми и не исчезают полностью.
Глубже.
Глубже.
Я ухожу все глубже и глубже.
Все дальше от него.
От моего спасителя.
От моего Антихриста.
– Это все твоя вина, – шепчу я, но вода поглощает мои слова, они застревают в моем горле.
Говорю ли я это ему или самой себе? Это больше не имеет никакого значения. Мои легкие все больше, и больше, и больше наполняются водой, мне нечем дышать. Есть только черная дыра на том месте, где когда-то теплилось и билось мое сердце.
