— Соболезную, — вежливо сказал Эндрю. — Я часто встречал его имя в «Новостях Науки». Судя по статье, это был весьма уважаемый в Университете преподаватель.
— Еще какой, — с досадой бросил Томас, поднимаясь на ноги. — Вот что, Эндрю. Я поеду в Колледж. Попробую узнать, что случилось. А потом, вероятно, я пойду на похороны, так что не ждите меня к обеду и не готовьте на меня. Слышите, Эндрю? Скажите Мэри, что не надо на меня готовить, а то будет как в прошлый раз. Мне было очень неудобно.
— Ну что вы, сэр Томас, — добродушно сказал отставной сержант. — Для нас никакого неудобства, ну, подумаешь, осталось немного еды…
— Еда лишней не бывает, — помрачнев, отрезал Томас, швыряя на стол салфетку. — Мне, воспитаннику казенного пансиона, прекрасно об этом известно. Доброго дня, Эндрю.
— И вам так же, — пробормотал мистер Финниган. — Хотя, какой уж там добрый день, на похоронах то.
Маккензи огорченно махнул рукой, хотел что‑то ответить, но сдержался. Развернувшись, он быстро вышел из комнаты, оставив расстроенного хозяина дома допивать остывший чай.
На похороны профессора Томас прибыл с опозданием, пребывая в самом скверном расположении духа. Размышления о внезапной кончине Макгрегора погрузили молодого ученого в пучину меланхолии, обильно сдобренной собственными печальными воспоминаниями о судьбе родителей.
Погода — мерзкий липкий дождик, вяло сочившийся с неба сквозь облака тумана, перемешанного со смогом прибрежных фабрик, — угнетала все сильней. Да и дорогу к аббатству Клампхилл нельзя было назвать приятной — Томасу, выехавшему из Колледжа Механики после обеда пришлось сначала воспользоваться услугами парокатной трамвайной линии Белла, потом пешком пересечь длинный Каменный Мост через Тару, а потом еще трястись полчаса в обычном кэбе по булыжной мостовой. Так что когда Томас Маккензи ступил на изумрудную траву кладбища Клампхилл, уже более двух веков существовавшего при аббатстве, он чувствовал себя разбитым и невероятно уставшим. Тело, за последние годы, привыкшее совершать лишь моцион до Колледжа и обратно, решительно протестовало против дополнительных нагрузок. Что тоже не улучшало настроения Маккензи — оказывается, погрузившись в свои исследования, он совсем потерял спортивную форму.
К святой мессе в храме, совершаемой над телом, Томас опоздал, это стало ясно, едва он вошел в ворота аббатства — траурная процессия уже двигалась по раскисшей от дождя дороге в сторону кладбища. Не обращая внимания на грязь, обильно пятнавшей лаковые ботинки, Маккензи поспешил следом. Из‑за сильного ветра ему пришлось придерживать черный праздничный цилиндр левой рукой, — правой он держал над головой черный зонт с рукоятью из бивней бангалорского слона.
