— Возможно, в Аре что-то изменилось, — предположил мой собеседник.
— Это невозможно, — покачал я головой.
Мне приходилось бывать в Аре. Я видел его беспомощность и деградацию, о многом говорил хотя бы тот факт, что его жителей приучили славить своих завоевателей, винить себя в ошибках других, просить прощения за преступления, жертвами которых были они сами. Войны можно вести разным оружием, и, пожалуй, самым эффективным стало то, которое способно побудить противника побеждать самого себя. И таким образом, люди, побеждённые и разоруженные, должны научиться радоваться своей слабости, объявляя её достоинством. В каждом обществе найдутся свои слабаки и трусы. Но не каждое общество требует чествовать их как своих самых мудрых, самых благородных, самых смелых и самых отважных членов.
— Сотни незнакомцев высаживались с одного корабля за другим, строились в длинные колонны и направлялись в лес, — сообщил он. — Они — подонки и проходимцы Гора. Понятия не имею, что им здесь понадобилось.
— То есть, Ты пришёл сюда не для того, чтобы встретить нас? — уточнил я.
— Конечно, нет, — заверил меня мужчина. — И тот факт, что здесь могут быть другие, кто должен был встретить тебя, меня настораживает.
— Ты боишься?
— Да, — не стал отрицать Пертинакс.
— Но меня же Ты не боишься?
— Нет, — ответил он. — Разве мы с тобой не были вместе двадцать пятого Се-Кара?
— Тогда давай пожмём руки в честь этого, — предложил я.
— Нет, — отказался Пертинакс. — Боюсь, моя рука огрубела от топора.
— Прости, — сказал я.
— Но может Ты, в память о двадцать пятом Се-Кара разделишь моё гостеприимство? — предложил он.
— С удовольствием, — согласился я.
Затем мужчина, обозначивший себя как лесничий по имени Пертинакс, улыбнулся и перевёл взгляд на стоявшую на коленях рабыню, которая, как это и было подходяще для неё в присутствии свободных людей, и поскольку к ней не обращались, соблюдала молчание.
— Она может говорить? — полюбопытствовал он.
— У неё есть общее разрешение говорить, — сообщил я.
Разумеется, такое разрешение может быть отменено мгновенно, словом или жестом.
— Ты великодушен к рабыне, — заметил Пертинакс.
— Такую свободу позволяют своим девкам многие, — пожал я плечами.
Безусловно, при этом девушка должна говорить как рабыня, и действовать как рабыня, с подходящим уважением в словах, в тоне голоса, в поведении и прочих нюансах. Она, в конце концов, не свободная женщина. Иногда новообращённая рабыня полагает, что может намекнуть на дерзость, или даже проявить открытое неуважение, или подумать о неповиновении, скажем, тоном, голосом, жестом или выражением лица, но ей редко придёт в голову повторить подобное нарушение, даже в самой мимолетной и неприметной манере. Вероятно, она уже будет знать, что может немедленно оказаться под стрекалом или плетью, с кляпом во рту или просто с запретом на человеческую речь, под наказанием «четвероногое животное», или что-нибудь похуже.
