* * *
Я резко села в кровати. Смутные обрывки сна стояли перед глазами. Острые осколки и сеточка трещин, звон разбитых зеркал до сих пор слышится внутри…
Моё сердце бешено колотилось. Оно билось так, словно уже вырвалось из грудной клетки на волю и отчаянно пыталось взлететь. И только кровавые путы не давали ему это сделать. Дурное ли предчувствие или горькое воспоминание заставило его так взволноваться?
— Что-то случилось, госпожа?
Рядом с кроватью возник силуэт — Ни́рса. Курчавая молодая служанка, ещё совсем девочка, маленькая верная прислужница, охраняющая мой сон.
— Нет, Ни́рса, всё в порядке. Ложись спи.
— Может, разогреть вам вина или укрыть дополнительным одеялом? Из окон тянет рассветным холодом.
— Боюсь, что сон уже не коснётся меня… Подай мне халат.
Ни́рса проворно вскочила и в два счёта закутала меня в тонкий, невесомый халат, сотканный из нежнейшей белой шерсти. Я отодвинула шторы и вышла на балкон спальни. Вдалеке уже начал светлеть горизонт. Ночная тьма нехотя отступала бледнея. Яркий золотой луч пронзил серые перья облаков насквозь. Удивительный цвет. Редко встретишь такой… Словно лужицы топлёного сладкого мёда, с лёгкой горчинкой. Воспоминание вновь легонько коснулось сердца, заставив его болезненно сжаться. Значит, память о былом даёт о себе знать. Сколько можно проворачивать клинок в глубокой ране? Едва зарубцевалась и перестала ныть — как опять в лицо бьёт хлёстким ветром, вызывая непрошеные дорожки слёз на щеках.
И как забыть прошлое, когда в блеске каждой золотой монеты или украшения видится взгляд необыкновенных глаз? Насыщенно-жёлтый, звериный, как у моей ручной пантеры Шен-Ри. Он мог заставить плавиться тело одним только обещанием, брошенным красноречивым взглядом. Глаза цвета золота и тело, словно отлитое из бронзы рукой талантливейшего из мастеров… Довольно. Я до резкой боли, полной грудью вдыхаю холодный воздух и прячу все эмоции глубоко-глубоко внутри. Правительнице Веркса́ла не пристало лить слёзы по давно ушедшему прошлому. А глубокие раны — это лишь следы на песке, которые однажды смоет волнами времени. Должно смыть. Мудрецы говорят, что всё проходит и растворяется в великом ничто. Пройдёт и это…
Я стою на балконе ещё несколько минут, наблюдаю рассвет. Холодный и неотвратимый. Сегодня мне кажется особенно жестоким его наступление — беспощадное в своей предопределённости. Я зябко повела плечами — даже шерсть миркхи́йских овец не смогла согреть меня и выгнуть стужу изнутри.
