Его чутко ждали. Вместо ответа распахнулась дверь, на пороге белел зубастой улыбкой Уинкль.
– Проходи, Джон! – крикнул он и по своему обычаю стукнул Жеку по спине. Удар всколыхнул муть вчерашней пьянки. Джон скривился и с таким выражением лица вступил в квартиру.
Тесный коридор освещался голой, без абажура лампочкой. Под ноги попала кучка пыльной обуви. Соломенный протёртый половичок вздыбился гармошкой и как злая собачка старался не пропустить Жеку дальше.
– Можешь не разуваться. Проходи в кухню.
Сам Уинкль одет по-домашнему. Из под мятых спортивных шорт торчали мощные атлетические ноги, на которых нелепейшим образом смотрелись пляжные тапки. На обтягивающей майке нарисован герой мультика попугай Кеша.
За полуприкрытой дверью напротив кухни Жека увидел стандартную комнату полную мещанской бытовухи. Ковёр на стене, накрытый покрывалом с бахромой стол. Портрет советского мужчины в водолазке. Видна часть книжного шкафа с собраниями сочинений.
Кроме Карины в тесной кухоньке находился широкоплечий телохранитель в тёмных очках. Единственный предмет обстановки напоминающий о статусе хозяйки. Остальное убранство продолжало удивлять запущенностью. Старый кухонный гарнитур украшенный пятнами жира и капельками засохших соусов. Остановившиеся часы над холодильником. Сам холодильник, покосившийся, сменивший белый цвет на старчески жёлтый оттенок, обезображен полустёртыми наклейками от жвачек. В трещинах обсыпавшейся бумаги угадываются контуры Черепашек Ниндзя, Сейлормун и прочих мультяшек. На расставленные вокруг стола табуреты и садится не надо, чтоб убедится, что они опасно качаются на хлипких, расшатанных ножках.
Одежда Карины, её роскошная фигура, ноутбук на столе и бриллиантовые отблески бижутерии являлись чужеродными в этом законсервированном пространстве чужой небогатой семейной жизни. Можно нафантазировать, как Карина, используя силу Уинкля и телохранителя, ворвалась в чужую квартиру, выгнала владельцев и уселась попить чай на кухне.
С другой стороны подобная обстановка оттенила в Карине черту, которую он раньше не замечал. Кроме крышесносящей сексуальности в Карине обнаружилась трогательная грусть. Эта грусть, как знаки на меченой купюре взяточника, проступила только в тусклом свете тесной квартиры.
А может быть никакой грусти не было. Просто глубокая тень от накладных ресниц.
«Хотите увидеть истинное лицо женщины, посадите её у окна плохо обставленной кухни» – придумал Жека афоризм. Ему захотелось защитить эту женщину, прекрасную, предположительно грустную, с роскошным хирургически подкорректированным телом.
