Всем нашим пациентам, кому была сделана трансплантация, мы говорим: «С днем рождения!».
Полученные ими стволовые клетки – их собственные или донорские – были трансплантированы, потому что, используя крайне токсичные препараты в больших дозах, мы лишили их собственный костный мозг способности производить стволовые клетки. По сути, трансплантация нужна, чтобы спасти им жизнь после того, как с помощью химиотерапии удалось победить болезнь. Но мне больше нравится аналогия с перерождением. Если у пациента и донора были разные группы крови, то после успешной трансплантации у пациента на самом деле меняется группа крови. Раньше я была уверена, что группа крови дается нам с рождения и на всю жизнь, как цвет глаз или ямочки на щеках, однако, как выяснилось, это не так. Она может меняться и меняется в качестве побочного эффекта лечения, спасающего людям жизни.
Бет возвращает мне предписание на ритуксан. «Это меня, – говорит она, услышав настойчивый звуковой сигнал вызова и посмотрев номер палаты, из которой он сработал, на мониторе на сестринском посту. Наверное, мистеру Пэрришу нужно помочь сходить в туалет».
Я проверила, чтобы мы обе подписали форму в нужных местах, и поставила сегодняшние дату и время: 13.45. Мне нравится, что в больнице мы используем двадцатичетырехчасовой формат измерения времени (то есть 13.45 вместо 01.45 p.m.) – это помогает избежать ненужной путаницы. Напоследок я еще раз пробегаю глазами предписание, после чего бросаю его в лоток, предназначенный для аптеки. Мне еще нужно отчитаться по поводу предоперационного осмотра Шейлы, а для этого я должна добраться до своего компьютера.
Прежде чем начать заполнять электронную форму, я захожу к ней в палату, чтобы ее проведать. Медленно открываю дверь и всматриваюсь в темноту. «Больно? – Она еле заметно кивает. – Я дам тебе еще дилаудида».
Зайдя в закрытое помещение, где мы храним наши наркотические препараты, я ввожу свой код доступа на клавиатуре автоматизированного шкафа распределения медикаментов, точно так же, как делала это утром, выбираю в списке пациентов Шейлу и получаю нужную мне порцию дилаудида. Вернувшись к своему рабочему месту, я, как обычно, набираю его в шприц и развожу физраствором.
Делаю запись по поводу препарата, наугад отмечая степень ее боли по шкале от одного до десяти – все равно это все субъективно, и я знаю, что ей нужно обезболивающее. Было несколько раз, когда меня саму просили оценить свою собственную боль по шкале от одного до десяти, и я поняла, насколько неточной и бесполезной является эта оценка. «Немного болит», «сильно больно» и, наконец, «черт побери, дайте мне скорее обезболивающее» – вот такая шкала была бы куда более адекватной.
