— Точно? — Джонсон недоверчиво наклонился к изменившемуся лицу. — Да, похоже…
Бр-р-р, ну и гадость же эта сыворотка. За какую-то минуту старика словно подменили. Весь как-то осунулся, рот перекосился набок.
Брезгливо поморщившись при виде тонкой струйки слюны, нетерпеливо похлопал по щеке.
— Давай-давай, Уильям. Просыпайся…
Мотнув головой, старик всхрапнул и открыл глаза. Оглядевшись бесцветным взглядом, натужно прохрипел:
— Ну ни хрена себе… И где это я?
— Неважно, — нетерпеливо отмахнулся Джонсон. — Ты Уильям Харрис?
— Что?
— Я говорю, ты Уильям Харрис? — раздражённо повысил голос Джонсон.
— Уильям я, да, — прохрипел старик. — А ты что за хмырь, чёрт тебя подери?
— Тебе шестьдесят шесть лет? — нетерпеливо встрял Дэвис.
— Да, — старик смерил презрительным взглядом. — А ты что за молокосос?
— Ты знаешь этого человека? — Джонсон поднёс фото к глазам.
— Нет, — подслеповато вгляделся старик. — А что за хрен?
Тяжело вздохнув, Джонсон смял фотографию и в сердцах зашвырнул в видеокамеру.
Уж лучше бы эту дрянь и не кололи. Совсем крыша съехала у старика. Будто подменили.
— Взгляните, сэр, — поманил Вильсон. — Похоже, сейчас он говорит абсолютную правду.
Недоверчиво взглянув на экран, Джонсон тоскливо оглянулся на коллег.
— Чёрт побери… Что вообще происходит? Вы хоть что-нибудь понимаете?
— Нет, сэр…
Подстегнув кнутом сонно плетущуюся лошадку, извозчик раздражённо прикрикнул:
— Но, но, Маруська! А ну веселей! Ну шо ты сегодня вся прямо как мёртвая! И-их, вот позоришь ты дядьку Мыколу, а! Стыдоба!
Недовольно вспряднув хвостом, кобылка чуть прибавила ход.
— Вот так-то…
Извозчик повернулся и почтительно пояснил молодому господину, с интересом оглядывающему город:
— Это у нас пока ещё всё Ланжероновская. Сейчас ещё малость трошки проедем, а вон она как раз на углу с Пушкинской и гостиница ваша.
— Благодарю, голубчик, — сверкнув тонкими очками, благосклонно кивнул пассажир.
— Эй-эй, берегись! — отчаянно заорал кто-то.
Послышался бешеный стук копыт. На полном ходу с Пушкинской вывернула пустая пролётка.
— Ох, мать-перемать…
Страшный удар подбросил седоков в воздух. Пролётки со скрежетом встали на дыбы и завалились набок, скрипя колёсами. Лошадка истошно заржала, пытаясь подняться и освободить зажатые задние ноги. Дернувшись пару раз, бессильно обмякла. Из носа потекла густая красная струйка.
Освободившаяся виновница переполоха в ужасе закусила удила и шарахнулась в сторону, с размаху влетев в кондитерскую витрину. Ошалело помотав головой, всхрапнула и, роняя алые капли, понеслась вниз по улочке. Битый звон стекла заглушили отчаянные женские крики и плач.
