Тресты, институты теряют задания, бюджетирование, рушатся, но не сдаются.
Стоят в зареве близкого восхода, словно последние твердыни объятой войною страны Крепостей.
Когда мы будем воссоздавать систему министерства геологии, туда не сможет попасть ни один бывший начальник из Росгеологии, и ни один супервайзер.
А воссоздавать будем.
Всё сожрали уже нынешние руководители добычи, многие подавились. Санкции не позволяют перепродать. Некому. Даже сами себе не могут.
Решение одно — общая государственная геологическая служба. Хочешь работать — нанимай геологов на условиях государства.
Тогда хватит и на перспективные исследования.
Работать надо. Структурно, системно. Как раньше.
Но пока побудем геологами у супервайзеров.
Недолго ждать.
А потом, снова геологами у геологов, инженерами у инженеров, конструкторами у конструкторов, писателями у читателей, учителями у детей и космонавтами у всего народа.
И ещё физкультуру развивать.
Кавуна бы…
27 августа
Сколько всё же злобы в сердце. Злобы усталой, застарелой. И как выпустить её на волю?
Нельзя ведь, в самом деле, сделать из неё добро.
Добро получается только из книг и смеха. Так всегда было.
Надежда из снов, из дороги смысл.
А добро из смеха.
Из ночи день, изо дня свет. Новости из ветра. А ветер, ветер — вы знаете, отчего получается, ведь правда?
Ну да, качаются.
Такое огромное дерево есть на полюсе. В стране синего льда. Высокое, до неба… Присмотрись — на стволе фигурка, она приколота к ясеню копьём… Именно так выглядит грамотность.
Огромное, оранжевое, с метёлкой, всё в земле. Так выглядит любовь.
Не усваивается без молока.
Или вот молчание — любой ростовщик, разбойник или депутат вам скажет, что золото — это молчание других.
Ад — это не другие. Ад внутри. Те поступки, что едва не втоптали нас в жизнь. Они внутри. За грудиной. Вот что такое ад.
И когда он окликает, лишь протяжно произносишь:
«Ой, мляяяяяяя….» и отворачиваешься от себя.
Делаешь вид, что не слышал.
Скольких же я подвёл. И не всегда людей. Не возвращался к тем, кто ждал, и убегал от тех, для кого составлял основу существования.
Четыре раза за жизнь. Но как страшно.
Когда-то я напишу об этом.
Хочется пить и не думать. Или уверовать, что это нормально — все так поступают.
Но с годами всё больнее. А остается не делать зла.
Может, простят.
Потом. Уже там.
Опаздываю, похоже, что опаздываю жить. Столько грехов нужно искупить. Столько сделать.
Эх… и почему помню?
Память — она и есть я. Она и есть мы.
