Клиенты зверями смотрели на неожиданно возвышающегося Эбуция. А Евгений вдруг ощутил, что он должен сделать.
— «Unusquisque sua noverit ire via». (Пусть каждый идёт своим путём). Благодарен тебе за предложение и отказываюсь. Говоря твоими же словами, «Non bene pro toto libertas venditur auro».
И Евгений, взяв своё оружие, вышел и пошёл куда глаза глядят.
Аппий же, покачав головой, произнёс пословицу:
— «Virtus post nummos». (Добродетель после денег).
После этого он дописал к долгу полный комплект оружия и скрепил это подписями четырёх свидетелей.
Евгений шёл куда глаза глядят по вечернему городу. Большая клоака ещё не была перекрыта и издавала непередаваемое зловоние, но всё-таки это было лучше, чем вековое дерьмо под ногами. Вдруг к нему ринулась из соседней таверны подвыпившая компания.
— Эбуций, как ты сегодня отбрил этого Аппия Клавдия! — выдохнул винищем в лицо красномордый великан восточного вида (как сейчас бы сказали, кавказской национальности) со шрамами на руках и ногах и без глаза.
У римлян вольноотпущенник становился гражданином, в отличие от других древних народов, где освобождённый раб становился свободным чужаком, варваром, не имевшим никаких прав, если ему не оказывал личное покровительство гражданин. Однако по обычаям хозяин, если он не прогонял раба на свободу в качестве наказания, сразу брал на себя покровительство над отпущенником. Так же поступали его наследники, если раб освобождался по завещанию. В Риме эта обязанность хозяина была узаконена, как и обязанность вольноотпущенника почитать своего бывшего хозяина и помогать ему. Так что, если хозяин был знатным и честолюбивым, он получал дополнительный голос на народном собрании. Вольноотпущенник получал родовое имя хозяина и считался членом его большой семьи (фамилии). Впрочем, даже рабы считались членами фамилии, хотя и почти бесправными. Но сын вольноотпущенника уже был полноправным римским гражданином.
Значит, новость о дерзком плебее уже разнеслась по Городу.
— Ты что же, совсем голову потерял, друга не узнаёшь? — вдруг обиделся великан.
— Клелий, угомонись! Человеку и так плохо!
— Прости, Клелий, задумался, — с облегчением сказал Эбуций.
— Уже поздно, до Алусии ты не доберёшься, пойдём выпьем с нами, а потом у меня переночуешь, — сразу подобрел Клелий, похлопав своей ручищей Квинта.
Кутёж, сначала в мужской компании, а потом с присоединившимися к ней рабынями хозяина и заработчицами, растянулся чуть ли не на всю ночь, и поспать удалось лишь часа два. Клопов и блох в хижине Клелия было видимо-невидимо, половина времени ушла на пробуждения от самых болезненных укусов. Так что наутро Эбуций встал такой же хмурый и неприглядный на вид, как и хозяин.
