- Корин?
- Да.
Сунув покалеченные часы в сумочку, она поспешно протянула руку мужчине в сером пальто.
Внезапно оказалось, что Форд уже сидит и улыбается ей. Теперь Корин была вынуждена смотреть прямо на него. На столе не оказалось даже стакана, к которому можно было бы потянуться.
Если бы Форд был циклопом, возможно, Корин задрожала бы от радости. Но тут вышло совсем наоборот. Форд был мужчиной. К счастью, он носил очки, которые мешали ему быть ослепительным мужчиной. Я не возьмусь оценить непосредственное воздействие его наружности на неиспользованные внутренние ресурсы Корин. Она, разумеется, дико разволновалась, но, правда, тут же взяла себя в руки и светски заметила:
- Я жалею, что не надела блузку попроще.
Форд хотел что-то ответить, но не успел. Выскочивший из-за его спины официант-китаец протянул ему размноженное на ротапринте засаленное меню. Официант знал Форда. Он тут же доложил, что вчера кто-то забыл на столе книгу. Форд подробно объяснил официанту, что книга принадлежит не ему, а человеку, который придет попозже. Остановив официанта, пожелавшего передать эту информацию хозяину, Форд заказал еду для Корин и для себя. Потом он посмотрел на Корин и улыбнулся, мило и даже тепло.
- Да, ничего себе вечер, - заметил он, будто вспомнил субботнее сборище у Смитов, о котором они не успели вдоволь посудачить. - А как тот человек? Секретарь твоего отца, если не ошибаюсь?
- Мистер Миллер? Украл у папы уйму денег и удрал в Мексику. Скорей всего, его дело уже закрыто. Форд кивнул.
- А как твоя собака? - спросил он.
- Умерла, когда я училась в колледже.
- Хорошая была собака. А сейчас ты чем-нибудь занимаешься, Корин? Работаешь? Ты ведь была богатая девчушка, верно?
Они разговорились - то есть Корин разговорилась. Она рассказала Форду о работе, о Европе, о колледже, об отце. Почему-то она вдруг рассказала ему все, что знала о своей красивой, взбалмошной матери, которая в 1912 году в длинном вечернем платье бросилась за борт с прогулочной палубы "Величавого". Она рассказала ему о парне из Детройта, вылетевшем на полном ходу из машины в Канне. Она рассказала о том, как ей оперировали носовые пазухи. Она рассказала ему - ну просто обо всем. Вообще-то Корин не была болтливой, но в тот раз ее прямо-таки понесло. Оказалось, были целые годы и отдельные дни, стоившие того, чтоб о них вспомнить. Кстати, Форд, как выяснилось, умел замечательно слушать.
- Ты не ешь, - вдруг заметила Корин, - совсем ни к чему не притронулся.
