— Ты говорила правду.
— Да! — решительно произнесла она. — Почему тебя это удивляет?
Он нахмурился:
— Ты еще спрашиваешь?
— Гейб, в ту ночь я совершила ошибку. Я понимаю, почему ты сердишься. Но это была ошибка.
Он потер лицо ладонью и покачал головой:
— Как это вообще возможно? Мы предохранялись.
— Да. Но врач сказал, что такое возможно.
Гейб поморщился:
— Ты впервые была с мужчиной.
— И ты единственный мужчина, с которым я была близка. Поэтому через девять месяцев после той ночи родился Раф. Что случилось, то случилось.
— Ты должна была сообщить мне, — сурово упрекнул он ее.
Эбби зарычала от явного неудовольствия:
— Я пыталась! Зачем, по‑твоему, я тебе звонила?
Он сильно побледнел:
— Я думал, ты хочешь извиниться или оправдаться…
— Да, я хотела извиниться, но мне прежде всего надо было рассказать тебе о Рафе.
— То есть ты не прятала его от меня?
— Ты шутишь, что ли? Ты действительно думаешь, что я способна на такую подлость?
Их взгляды встретились, и она вздохнула.
— Ты считаешь, я способна на это. Но, Гейб, я бы никогда не прятала от тебя твоего ребенка. Поэтому я поехала в Рим.
— Рим. — Он закрыл глаза, выглядя виноватым. — Ты приезжала, чтобы сказать мне о ребенке?
— Да! — Она помрачнела. — Но ты приказал вышвырнуть меня из здания, словно преступницу.
— Эбигейл, я ничего не знал…
— Ладно, — сухо сказала она. — Если бы ты уделил мне минутку своего времени, ты бы увидел доказательства моего состояния.
— В каком смысле?
— Я была на седьмом месяце.
— И тебя вышвырнули из здания?
— Ну, мне недвусмысленно посоветовали уйти до приезда полиции, — призналась она.
— Они исполняли мой приказ, — печально ответил Гейб. — Я не желал тебя видеть. Я так разозлился, когда ты приехала.
— Я знаю. — Она подняла подбородок, ее поза говорила о неповиновении. — Но не смей обвинять меня в том, что я умышленно скрывала от тебя Рафа.
Он покачал головой, словно желая прояснить мысли:
— Мне не верится, что у меня родился сын.
Что Эбби могла ему ответить? Вероятно, она ждала от него извинений. Или похвалы.
Вместо этого он произнес:
— И ты растишь его здесь?
Она выпрямила спину и расправила плечи.
— Что тебя не устраивает?
— Это лачуга. — Он сердито посмотрел на нее. — Как ты можешь здесь жить?
От его наглости у нее отвисла челюсть.
— Мне здесь нравится, — процедила она сквозь зубы. — И я найду жилье получше, как только Раф подрастет.
— Здесь не должна жить даже стая бешеных собак, не говоря уже о моем сыне.
Она уставилась на него так, словно он жестоко оскорбил ее:
