Впрочем, скоро мы вышли из Севастопольской гавани, и «Раптор», поднимая за кормой пышный бурун, взял курс на Херсон. На палубе было находиться небезопасно – запросто можно было загреметь за борт, – и потому мы направились в салон. Усевшись в кресла, мы продолжили нашу беседу. Оба наших французских «гостя» время от времени посматривали в иллюминатор, с изумлением глядя на пролетающие мимо морские пейзажи.
А потом началась самая экстремальная часть нашего путешествия – на курьерских тройках. Насчет «пуховой подушки» Хулиович, как оказалось, дал правильный совет. Вот только мне не хватило ума им воспользоваться. Представьте себе – летите вы со скоростью километров под пятьдесят (все зависело от качества дороги – на ухабистой приходилось снижать скорость), вдыхая полной грудью ядреную дорожную пыль, и все это под палящим солнцем.
Я мстительно радовался, наблюдая, как физиономия Хулиовича приобретала восхитительный салатный оттенок, хотя, конечно, хреново было всем, и мне в том числе. Вот разве что Степан Александрович Хрулёв и оба адмирала, а также капитан Фэ перенесли поездку стоически. Принц старался не показывать усталости, но не был в состоянии разговаривать даже во время остановок, так что возможности продолжить нашу беседу пришлось подождать.
Где-то под Брянском солнце спряталось за облака, и стало легче, но ненадолго – не успели мы доехать до Калуги, как зарядил мелкий противный моросящий дождик, и вместо пыли из-под копыт и колес полетели липкие комья грязи, а скорость наших тарантасов резко уменьшилась.
И вот, наконец, Москва. На утренний поезд мы опоздали, и нас шагом прокотили по Первопрестольной, дав нам и нашим французским гостям насладиться красотами древней русской столицы. Даже ворчун Фэ открыл рот от удивления при виде древнего Кремля, храмов и монастырей, прекрасных особняков… Я не преминул напомнить нашим французам, что Москва была еще красивей до пожара 1812 года, когда войска дядюшки Плон-Плона разграбили и сожгли здесь все дотла. Принц только развел руками и произнес:
– À la guerre comme à la guerre.
Капитан же дипломатично промолчал.
Нас быстро покормили и отвезли на Петербургский вокзал, где нам выделили вагон первого класса в хвосте поезда, подальше от нещадно дымившего паровоза. А еще через несколько минут я услышал свисток кондуктора и звон станционного колокола. Наш железный конь начал свой путь в Петербург. Как говорится, «со скоростью в шестьдесят километров в час, но очень быстро».
