— Думаю, что сумеете, князь, — Ушаков глянул внимательно и добавил: — Неужто из-за простого холопа столь осерчал?
— Не простой был слуга, — вынужденно признался Лис. — Жизнь мне не раз спасал, за товарища был.
— Коли делу в подмогу будет, то и ладно, — произнес Ушаков негромко. И закончил уже, когда дверь за Лисом затворилась: — А уж я ли тебе услужил, аль ты мне помогаешь, то время покажет.
Уже дома, сидя в любимом своем кресле, Александр в очередной раз покрутил в руках жесткий листок: «Верно ли сделал? Ведь, если по понятиям судить, все одно, что красную повязку нацепил? А с другой стороны? Ну какой он уголовник, ежели по тем же воровским законам судить? Три ходки, и все по глупости. И что с того, ежели семерик за спиной, так у других и с одного захода иной раз вдвое больше выпадает.
Жесток закон за колючкой, до бессмысленности, до идиотизма. По сути, ему, как правильному бродяге, с профессором тем не по понятиям кентоваться было, как никак очкарик в «придурках» ходил — дневалил?»
Он прислушался к собственному состоянию: «Не вор я по характеру, так, крадун мелкий, по случаю, чего уж тут перед собой-то лицемерить. И не будь той сумки дурацкой, что, по карманам бы полез? Да ни в жизнь».
Он вздохнул, и опустил бумагу на стол: «А вот кровопийц, которые за пару монет готовы любому глотку перегрызть в лагере пришлось повидать. И у всех оправдание было. Простое и незамысловатее: Так, мол, фишка легла. Сам бы отдал, не стали бы ни его, ни семью пытать. И резать никто вроде всерьез не думал. Кто на водку грешит, кто на глупость, однако никто, ну почти никто, про того терпилу в длинных своих рассказах-исповедях в зоне не вспомнил, ни про тех, кто что в больничке после их лихого дела дошел, ни про тех, кто инвалидом навсегда стал».
«Терпила — он по жизни телок, — вот и вся логика. — Есть люди — волки, а есть — овцы, и сами виноваты, что они такими уродились».
Размышлял, думал, а в мыслях нет-нет, да и всплывало лицо паренька, встреченного на Московском базаре.
«Поздно философией заниматься, — Александр сжал губы и повернулся к огню горящих в камине поленьев. — Решил, знать, так тому и быть».
Привычно уже потянулся к колокольчику, собираясь позвать слугу, и замер: «Не стоит. Это дело самому нужно сделать».
Поднялся, выглянул в застывшее окошко на ночной заснеженный двор и принялся одеваться. Отыскав в людской старый мешок, заступ, похожий на кочергу, прихватил лампу, санки, двинулся по темному парку к заветному сараю.
