— Дядя шутит, — улыбнулся Андрей и спародировал Крамаровскую скороговорку. — Кто ж меня посадит, я же памятник…
Андрей вздрогнул, вскинулся с жестких гостиничных простыней, очумело всмотрелся в циферблат гостиничных часов.
"Три часа… " — сознание, наконец, сумело вырваться из сонного морока.
Отбросил легкое покрывало, поднялся, медленно отодвинул в сторону громадную, во всю стену, портьеру и прижал пылающий лоб к спасительной прохладе оконного стекла.
Пустой проспект, мигающий глаз светофора. Тишина, безлюдье и матово-бледный неоновый свет витрин.
И тут он почувствовал, как начало кружиться и уплывать окружающее его пространство. Навалилась темнота.
— Андрей… Андрей! Очнись, — он вывернул голову, пытаясь понять, что с ним и отчего нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, наконец, сообразил, что слышит голос, который, без сомнения, принадлежит его провинциальной спутнице:
— Эй, живой ты?
Повисла недолгая пауза, которую нарушил все тот же дрожащий Машин голос: — Эй… Ну отвечай.
Осмыслить, что означает этот совершенно нереалистический монолог, Андрей не успел, потому что увидел склоненное к нему лицо Маши.
— Встать сможешь? — деловито спросила его спутница и совершенно непосредственно поправила свисающую на глаза прядь.
— Но ничего, сейчас, — голос ее звучал отчего-то все тише и глуше. А в глазах у Андрея плыли большие, сияющие холодным серебристым светом, звезды…
