Через несколько минут поезд тронулся. Миновал маленькие, скособоченные домики с замусоренными огородишками. А совсем скоро картинка за окном приобрела привычный и до безобразия однообразный вид сибирской глубинки. Редкие перелески, величественные холмы, змеящиеся речки с заросшими ивняком берегами.
— Ну что, так и будем в молчанку играть? — не выдержал Вячеслав Михайлович. — Может, все-таки объяснишь, что это за гость с бугра. И зачем ты его сюда притащил? — он кивнул в сторону сидящего напротив них паренька.
Андрей вздрогнул и потянулся к вороту куртки, торопясь снять чужую вещь.
— Дурак ты, Михалыч, хотя и продюсер, — укоризненно произнес Кацман. Легонько хлопнул Андрея по плечу и ободряюще подмигнул: — Ты на слова моего приятеля внимания не обращай. Он мужик нормальный, и в своем деле мастер, как говорят, от Бога. Просто у нас у всех сейчас нервы. Ты посиди пока. А я с этим нервным господином в тамбур, перекурить, выскочу, а потом уже тебе все и расскажу. Раздевайся пока, устраивайся. Хотя, — тут Семен Яковлевич осторожно потянул носом, — извини, конечно, живности на тебе, случайно, нет?
— Нету… наверное. Я вчера в больнице, в душе мылся, — смущенно пробормотал паренек, вильнув взглядом.
— Ладно, ладно, это я так, — успокоил Кацман. — Обживайся, в общем. Мы скоро.
Он поднялся, распахнул дверь купе и поманил за собой тяжело сопящего продюсера.
— Рассказывай. Чего ты придумал? — уже чуть спокойнее предложил Вячеслав Михайлович, когда они вышли в тамбур.
— Ты его лицо хорошо рассмотрел? — задал встречный вопрос Кацман и потер ладони. — Это же вылитый звездюк наш. Вы-ли-тый. Рост, комплекция, лицо. Немного, разве, похудее. Так это не главное. Гример поправит. Неужели тебе все разжевывать нужно?
— Ты что, ты его за Андрюшу выдать?.. — выдохнул Вячеслав Михайлович, глядя на спутника округлившимися глазами. — Сдурел, что ли? Это ж бродяга, бомж. Он, пока мы с тобой тут болтаем, может, барахло наше уже собирает. Да ерунда это. А голос, а пластика… а музыканты? Они ж его в два счета раскусят. Про это ты подумал?
— Слава, ты меня извини, и не обижайся, но ты идиот. Да, идиот, — Кацман вытянул зажатую в пальцах у собеседника сигарету, которая успела догореть, и аккуратно загасил окурок. — Слушай сюда, продюсер. Мне плевать, кто он. Понимаешь? Плевать. И какой у него голос — тоже. Потому как… — Кацман оглянулся, привстал на цыпочки, сколько возможно приблизив свои губы к уху слушателя. — Нам только и нужно, чтобы этот паренек один концерт отработал. Под фанеру. Ну, или не отработал даже, но хотя бы появился на сцене. Понимаешь, Слава? Появился! И уж совсем здорово, если бы на этом концерте он и… — тут голос его стал едва слышен, — чтобы на концерте он и того… воплотил задуманное. И выглядеть это будет вполне натурально. Как говорится — гламурненько. И тогда никакой Абрек нам предъявить ничего не сможет. Записка есть. Вот она. Самоубийца — пожалуйста. А что перед этим со сцены сказать — я, уж будь уверен, его научу. Мы с тобой вообще не при делах.
