— Делает массажи, правит кости.
— Дает людям лекарство, улучшает самочувствие, дает питье, спускает кровь, режет, сшивает, возвращает сознание, покрывает пеплом (раны).
— Мнимый врач: обманывает людей, совершает свой обман, убивает людей своими лекарствами, вызывает несварение, усиливает болезни, ухудшает состояние людей.
— У него свои секреты, он скрывает их, он колдун (нагуали), он владеет семенами и знает вредные травы, колдун, гадает на бечевках.
— Своими средствами он убивает, ухудшает состояние своими семенами и травами»{[137]}.
Краткий анализ первой части текста, относящийся к истинному врачу, дает ясное представление об ученом — тламатини «по опыту знающий вещи» — тлаихи-матини, сложное слово, обозначающее: тот, кто непосредственно знает (-иматини) лицо или природу (их) вещей (тла). Так, он знает свои средства: травы, камни, коренья и т. д. Он следует определенному методу: проверяет ценность своих лекарств, прежде чем применить их, он исследует, экспериментирует. Упоминаются и различные способы, применяемые им для восстановления здоровья: массажи, правка костей, очищение желудка, спускание крови, резание, сшивание, возвращение сознания больным. Такой тщательный образ действий действительно заслуживает названия, сходного с современной наукой. Кто пожелает более глубоко изучить медицину нагуа, может обратиться к десятой книге «Истории...» Саагуна, к нагуатлским текстам его осведомителей, очень интересным работам индейского врача Мартина де ла Круса, который в 1552 году закончил свой трактат по лечебной ботанике, а также к данным, собранным позднее д-ром Эрнандесом и охватывающим период вплоть до 1577 года{[138]}.
С другой стороны, образ мнимого врача, колдуна (нагуали), обманщика людей, знающего ядовитые травы, знахаря, который гадает на веревках{[139]}, ясно доказывает то, о чем мы уже говорили: знание, основанное на исследовании и на методе, — это одно, а магия, колдовство — это другое. Поэтому говорить о всех лекарях нагуа, как о колдунах, значит проявлять полное историческое невежество.
Следовательно, такое четкое разграничение, обнаруженное нами в приведенном тексте индейских информаторов, которые, без сомнения, запомнили его, обучаясь в Калмекак, показывает, что собой представляла та форма знаний — результат непосредственного наблюдения,— которую искали ученые нагуа. Это не должно нас удивлять, если учесть тот глубокий рационализирующий след, который должны были оставить у них астрономические наблюдения и математические расчеты, связанные с двумя их календарями.
