А 3 апреля, сообщая о звонке Катаева, которым тот предупредил Буниных об уходе французов, Вера записывает: «Позвонил Катаев. Он вернулся совсем с фронта». И в записи от 12 апреля, говоря о пресловутом выступлении Катаева в защиту советской платформы на писательском заседании, Вера Бунина поясняет: «Говорят, подоплека этого (просоветской позиции Катаева и ряда других лиц – А.Н.) такова: во-первых, боязнь за собственную шкуру, так как почти все они были добровольцами…» В записи от 21 апреля: «Когда был у нас Федоров (художник-одессит, знакомый Бунина и Катаева, отец главного героя «Вертера» - А.Н.), мы рассказали ему о поведении Катаева на заседании. Александр Михайлович смеется и вспоминает, как Катаев прятался у него в первые дни большевизма. – Жаль, что меня не было на заседании, - смеется он, - я бы ему при всех сказал: скидывай штаны, ведь это я тебе дал, когда нужно было скрывать, что ты был офицером…» Запись от 25 апреля, Вера записывает слова Бунина: «А молодые поэты, это такие сукины дети. Вот придет Катаев, я его отругаю так, что будет помнить Ведь давно ли он разгуливал в добровольческих погонах!»
Вот, значит, зачем Катаеву был нужен прапорщик Чабан, и зачем он дал ему свою биографию времени Первой Мировой, и зачем он сделал его мобилизованным. Катаев хотел хоть как-то увековечить печатно свое участие в первой «белой» обороне Одессы от большевиков, бросить в море послание в бутылке об этом – и роль стекла и смолы при этом сыграла вся «пробольшевистская» линия рассказа (нежелание Чабана воевать за белых, самострел, признание правоты красных). Реальному Катаеву из всего этого принадлежит, как видно, только сама служба на белом бронепоезде весной 19 года – он-то, стало быть, пошел в добровольцы, чуть только петлюровцев к северу от Одессы сменили большевики.
И тогда становится ясным повторяющееся из одного раннего рассказа Катаева в другой описание весеннего падения Одессы как катастрофы, а не торжества. И здесь тоже достаточно посланий потомству в запечатанных бутылках.
«Записки о гражданской войне», 1924: «Осаждаемый с трех сторон красными, город был обречен… На подступах к городу, на пяти позициях, самая дальняя из которых была не более чем за шестьдесят верст, а самая близкая - за двадцать, обманутые и одураченные легендарными обещаниями и цинично лживыми телеграммами, мерзли на батареях вольноопределяющиеся, юнкера и кадеты. Они верили в помощь англичан и французов. Им еще не надоело воевать. Они еще жаждали наград, крестов и славы. Они еще не сомневались, что большевики будут раздавлены.
