Будь Катаев артиллерийским командиром в РККА 19-го года, неужели этот эпизод не был бы внесен его сыном в реестр тех дел, по которым о Катаеве должна была судить Советская власть, и неужели этот эпизод автоматически не сделал бы его биографию уже не столь «не нашей», и уж куда больше «нашей», чем любые выступления на культурных мероприятиях?
Больше того, Павел Катаев вообще нигде на протяжении своих давольно пространных записок об отце ни словом не упоминает его службу в Красной Армии.
Все это значит только одно: в той версии своей жизни, которую Валентин Катаев представлял своему сыну, места для его службы в РККА не было.
О службе Катаева в РККА ничего не знает его сын – которому Катаев не раз в подробностях рассказывал о своей молодости. О ней явно ничего не знал Бунин – к исходу того самого лета, когда Катаев в ней якобы служил. О ней, судя по сопоставлению очерка «Короленко» с более поздними текстами (смотри выше, сличение разных изводов катаевских историй про неустойку красных под Лозовой), еще в 1922 году не думал поминать сам Катаев!
Так была ли она, эта легендарная служба?
И еще одно – в качестве предварительного замечания. В одном месте Павел Катаев пишет об отце, что «никакого конкретного обвинения в контрреволюционной деятельности ему не было предъявлено, но» тем не менее… «в любой момент следствие могло придти к выводу о безусловной виновности и вынесения сурового обвинения». Позвольте. Если не предъявлено обвинения, то в чем смысл последней фразы? В чем именно виновным могло в любой момент счесть Катаева следствие?
А в другом месте Павел Катаев пишет, что Валентин сидел в ЧК «за предполагаемую контрреволюционную деятельность…Как сын преподавателя гимназии оказался под подозрением и мой отец. Подозрение в огромной степени усугублялось еще и тем…» Опять-таки – подозрение в чем? И все-таки было оно, значит, конкретное подозрение в «предполагаемой контрреволюционной деятельности» – так что это за деятельность?
Эти два изложения – оба внутренне противоречивые, сбивчивые - производят впечатление танца кошки вокруг раскаленной миски. И хочется что-то высказать, и боишься это сказать. «Никакого конкретного обвинения» – но «подозревался в конттреволюции», да еще такого масштаба, что по одному подозрению ожидал его расстрел и «спасти могло только чудо»… В какой контрреволюции? В какой-то «контрреволюции вообще»? Не бывает такой контрреволюции.
Танцует тут, конечно, не Павел Катаев. Танцевал Катаев Валентин - рассказывал он сыну все эти истории при Советской власти. И, как видно, уж очень ему хотелось дать понять одновременно и то, что никаких обвинений и конкретных подозрений против него и выдумать было нельзя – настолько он был за Советы, - и то, что все-таки было оно, конкретное подозрение, да еще и тянущее на расстрел…
