Не успели они провернуть этот удачный гешефт, как в конторе ростовщика Бубы Бронштейна скрипнула дверь. Звякнул коровий колокольчик и тяжелые двери стали медленно открываться… Буба резко вернул Гонте его брелок, а тот быстро накрыл его ладонью. Они оба подумали про воеводскую стражу. Ведь если бы стражники во время обыска нашли у Гонты краденную вещь, ему бы грозила страшная кара. Пытки на дыбе у Драбской брамы! Это было легкое наказание. Так в Киеве обращались с пойманными ворами! Ну а Бубу, как нарушителя воеводской договоренности, сначала публично высекли плетьми, смоченными в рассоле на Замковом майдане. Его дом и контору конфисковали или сожгли, если бы не нашли на недвижимость покупателей. Жену и дочь обрили бы наголо и пустили на часа три в квартал ремесленников. На растерзание. Самого Бубу затем привязали к вороному коню и долго гнали галопом к заставе. Потом там ростовщика еще раз высекли напоследок и навсегда выгнали из Киева…
… Поэтому Буба Бронштейн быстро вернул «хозяину» его краденую вещь. Дверь скрипнула, тонко звякнул входной колокольчик и за спиной Гонты послышался противный голос этого «паршивого пса» Бабака. Он откашлялся:
— Хм-хм, Гонта. Гы-гы… А мне говорили, что ты с ростовщиками дело не имеешь… Тебя желает видеть атаман Чуб!..
… При упоминании об атамане Игнации Чубе ростовщик Буба поморщился, и еще сильнее сжал рукоять своего пистоля. Хотя, если бы здесь был сам Чуб — оружие не помогло ростовщику. Чуб был сущим дьяволом! Говорили, что его и кривая турецкая сабля — «килич» не берет! И от пули он лихо увивается словно скользкий чернобыльский уж…. Глаз его с белым клеймом, той самой «крымской солью», помогает атаману видеть момент выстрела из мушкета или пистоля. Вот почему он так ловко уклоняется… Словно черт…
Осторожный Буба сплюнул на пол при одном упоминании имени этого мерзавца. Хотя такого откровенного свинства он себе никогда не позволял.
— Тебя желает видеть атаман Чуб!.. — повторил распоряжение «паршивый пес» Бабак. Он странно засмеялся… — в его личной резиденции, в «Святой, мать ее, Обители», гы-гы….
… Итак атаман Чуб за грязным столом в «Святой обители» отпустил Гонту. Тот поправил воротник жупана. Чуб схватил кружку с какой-то крепкой настойкой и влил себе в пасть. Главарь шайки поморщился, рыгнул и занюхал куском хлеба. Затем вкусно глотнул козелецкого пива.
— Смотри мне, бродяга! Обмана я не терплю! Ты знаешь, Гонта, кем я был у светлейшего князя нашего Иеремии Вишневецкого? А он еще тот был деятель! Наших казаков резал без разбора и вешал любого, кторого хоть за что-то, за малейшую провину можно было повесить! Без суда и следствия! В своих распрекрасных Лубнах. Тьфу! Так вот, Гонта, знаешь, кем я у него был?! — спросил тихо, но очень жутким тоном Игнаций Чуб и посмотрел своим «соленым» глазом на подельника Гонту.
